Книга Кассиопея - Ханна Ким

«Что-нибудь еще?»

«Нет, увы… Уже не знаем, где искать».

«Ты в порядке?» – показывает Мингю, но обращается конкретно к Тэёну, который за все это время не улыбнулся ни разу. Мин сразу протягивает ему телефон, и тот пишет короткое: «Да. Скучаю». Думает немного и приписывает дальше: «Чонхо зачастил. Мне кажется, он понял». Мингю улыбается с грустью, позволяет тихому смешку сорваться с губ. Сказал бы, что не удивлен, но…

«Сказать ему?»

«Не стоит». Он почти опечатывается от того, насколько быстро набирает это короткое сообщение. Поднимает голову, осторожно смотрит на Мина и добавляет следом: «Тэён с Юбином знают». Чонхо рядом обреченно вздыхает, а Мингю в этом вздохе слышит крупицу неодобрения.

Лицо напротив приобретает настолько шокированное выражение, что он бы испугался даже, честно, если бы не предполагал этой реакции заранее. Мингю не хотел говорить об этом. Но потом пришел к выводу, что Мин имеет право знать. В первую очередь – именно он.

Тэён начинает яростно жестикулировать, почему-то забыв про телефон, и жесты его адресованы Чонхо, который хмурит брови до острых углов и пожимает плечами. Выглядело примерно как «Вы что, дебилы?» – «Ну а что я тут мог поделать».

Мингю смотрит на все это и спрашивает через сообщение: «Ты в курсе?»

Тэён кивает и опускает взгляд, а он – усмехается.

«Они нам помогают вроде».

«Ну пускай, если так». Мингю почти слышит, как фыркает Тэён.

Мин плотно сжимает губы, глядит ему в глаза, а после – на Чонхо. Снова на Мингю и обратно. Забирает у Тэёна телефон и пишет: «Могу я сказать кое-что только тебе?»

– Мне что, предлагают отвернуться? – возмущается Мингю.

– Если тебе не сложно.

И по глазам Чонхо он понимает, что это важно.

Вздыхает обреченно, кивает Тэёну, который выглядит не менее удивленным, поднимается и садится обратно, но уже спиной к зеркалу. Любопытство собственными зубами дерет губы, которые он начинает остервенело кусать, то и дело кося взгляд в сторону чужой фигуры сбоку.

– Ну? – не выдерживает он и поворачивается к зеркалу.

И смотрит уже на себя. Все закончилось, а он даже не успел этого понять.

У Чонхо такое лицо, словно ему только что сообщили весть о кончине всех близких людей. Он опускает взгляд на горящий экран телефона, на котором остановлен таймер, и тихо говорит:

– Ровно три минуты. Ты был прав, время увеличивается.

– Что он сказал тебе? – пропускает Мингю его слова мимо ушей.

Чонхо не отвечает. Даже не смотрит на него в ответ. Поднимается на ноги и выходит из комнаты. Он подрывается следом, чувствуя себя странно и будто на волоске – как тогда, когда в прошлый раз впал в состояние, сродни истерике. И в позапрошлый. Блядь.

– Я пойду выгуляю Куки, – бесцветно бросает Чонхо, наглаживая сонную собаку, которую явно разбудили. И, судя по морде, гулять она хочет в самую последнюю очередь.

– Так, а ну-ка стой. Перестань, – не выдерживает Мингю. – Никуда ты не пойдешь посреди ночи. Не знаю, что там на тебя вывалили, можешь не говорить мне, переживу, но… не знаю… попросил бы успокоиться, но ты и так как танк.

Чонхо в последний раз проводит рукой по шерсти Куки и выпрямляется. Молчаливо соглашается и идет к дивану. Мингю не спешит садиться рядом – нутром чувствует, что Чонхо его сейчас видеть почему-то не хочет. Избегать пытается. А вот хрен ему. Он его самого ни разу не оставлял, когда просили, и даже прямым текстом.

Он огибает диван и садится. Начинает постукивать указательным пальцем по коленке, стеклянным взглядом уставившись в экран телевизора и не видя на нем ничего, кроме размытых пятен. Чонхо поджимает под себя одну ногу и громко выдыхает, заставляя Мингю дернуться.

– Я не знаю, – слышит он.

– Что не знаешь? – Мингю мгновенно хватается за возможность не молчать.

Он не видит – чувствует скорее, что Чонхо наконец-то смотрит на него. И взгляд этот тлеющими дырами по ткани рубашки расплывается, хочет добраться до кожи. Выжигает и прижигает.

– Не знаю, что делать дальше.

– О чем ты? – Мингю так быстро выстукивает пальцем по колену, что тот начинает болеть.

– Не хочу, чтобы ты уходил, – честно отвечают ему.

– Я пока никуда не ухожу, – пытается маневрировать он, – сижу вот.

Что Мин сказал Чонхо? Что он, блядь, сказал ему, если у того душа сейчас наизнанку выворачивается и пытается его собственную прощупать? Достучаться, доскрестись спутанными словами. Потому что неправильные они, слова эти. Хоть и произносят их во второй раз за день. Но в первый… в первый раз не было этой грусти, которая чужой голос искажает.

И взгляд – взгляд душу на составляющие ломает. А Мингю чувствует, что в пропасть летит.

– Прекрати так на меня смотреть, – не выдерживает он. Ему бы уцепиться за что-нибудь, ему бы остановить это падение, чтобы дух перевести и подумать еще раз.

– Хорошо, – просто соглашается Чонхо, но не двигается совсем, не отворачивается. Мингю шумно выдыхает через нос, потому что по-прежнему чувствует чужие надсадные чувства яркими мазками по коже.

– Ты не перестал, – говорит тихо, разочарованно немного.

Чонхо не отвечает. Смотрит все еще, выводит взглядом невысказанные слова вниз по шее до ключиц. И странно это все слишком, и слова эти почему-то все в ту же петлю затягиваются, давят на кадык и сглотнуть не дают. Мингю непонимающе поджимает губы, рушит границы и поворачивает голову, сталкиваясь взглядами с Чонхо. На его лице – блики от экрана телевизора. На его лице – тьма и свет одновременно. У него в глазах пиздец какой-то творится, а Мингю сдохнуть хочется предельно сильно и не знать больше ничего из того, о чем не спрашивал.

– Можно я?.. – Чонхо подается вперед немного, застывает, смотрит с надломом на дне зрачков.

– Можно что?

Ему снова не отвечают – тянут руку к лицу, но коснуться не решаются. Ждут разрешения. (Почему именно сейчас?) Ждут, когда границы будут стерты окончательно.

(Он не хочет их стирать, он так не хочет, но-)

(сдается.)

Мингю смотрит в глаза напротив и не может отказать. Опирается рукой на диван и наклоняется вперед, позволяя чужим пальцам коснуться своей щеки.

Чонхо вздыхает шумно, выдыхает еще громче, а Мингю смотрит на его губы и теряет себя где-то внутри своей головы. Чувствует, как Чонхо неуверенно и почти боязливо проводит пальцами по его щеке, медлит до надсадного стука сердца под ребрами, вздыхает опять и