сторонам и в какой-то мере действительно были таковыми. Общественно полезными казались, а в определенной мере и были также предполитические институты, которые развивались для нужд перераспределения продукта. Такова основа, на которой выросла концепция «взаимной эксплуатации». В ней есть свое рациональное зерно, но зерно уродливо гипертрофированное. Одно дело — видеть диалектически противоречивый механизм генезиса эксплуатации и отделенной от народа власти и совсем другое — трактовать уже достаточно отчетливые отношения эксплуатации как взаимовыгодные. Идя этим путем, можно найти взаимность эксплуатации и в феодализме (феодал защищает крестьянина), и в рабовладении или капитализме (и рабовладелец, и капиталист организуют трудовой процесс). По существу, теория «взаимной эксплуатации» призвана снять проблему классовых противоречий в антагонистическом, в том числе и в современном капиталистическом обществе.
Возникновение частной собственности.
Рост производительности труда способствовал индивидуализации производства и появлению прибавочного продукта, что давало возможность присвоения одним человеком излишков, произведенных другим человеком. В то же время возросшая производительность и общественное разделение труда делали возможным производство продуктов специально для обмена, товарное производство, создавали практику регулярного обмена и отчуждения. Так стала зарождаться свободно отчуждаемая частная собственность, которая отличалась от личной собственности эпохи классического родового строя, прежде всего, тем, что открывала дорогу отношениям эксплуатации. «В основании ее, — писал В.И. Ленин, — лежит зарождающаяся уже специализация общественного труда и отчуждение продуктов на рынке. Пока, например, все члены первобытной индийской общины вырабатывали сообща все необходимые для них продукты, — невозможна была и частная собственность. Когда же в общину проникло разделение труда и члены ее стали каждый в одиночку заниматься производством одного какого-нибудь продукта и продавать его на рынке, тогда выражением этой материальной обособленности товаропроизводителей явился институт частной собственности»[97].
Начало частной собственности было положено накоплением отдельными семьями излишков продукции в виде богатств. Ими становились некоторые пищевые продукты и ремесленные изделия, металлы, производственный инвентарь и оружие, а у народов, знавших скотоводство, — прежде всего, скот. К наиболее ранним видам частной собственности принадлежали и рабы, речь о которых будет идти ниже. Естественно, что те, кто имел излишки, стремился накапливать их не только в натуральной форме, но и в превращенной форме сокровищ, общепринятых эквивалентов, предметных денег.
Этнографические данные свидетельствуют, что накопление богатств происходило, прежде всего, в семьях родо-племенных главарей и вождей. Это и понятно: именно они были хранителями и распорядителями тех ценностей, которые первоначально принадлежали еще всей общине. Так, у северо-западных индейцев квакиютль родовые сокровища — медные пластины — считались неотчуждаемой собственностью рода, но фактически были передаваемой по наследству собственностью вождя.
Медная пластина северо-западных индейцев.
У меланезийцев полуострова Газели (о. Новая Британия) главари являлись хранителями всех общинных сокровищ — раковин, которые они должны были использовать для общественных нужд, но использовали и для своих целей, ссужая малоимущих. Поэтому еще до того, как главари и вожди стали присваивать себе богатства общины, распоряжение этими богатствами было важным дополнительным рычагом, с помощью которого они усиливали свое влияние и приумножали свои богатства. Собственные сокровища одного из вождей тех же квакиютль состояли из 4 больших лодок, 4 рабов, 40 шкур морской выдры и 120 лыковых накидок; другого — из 4 больших лодок, 6 рабов, 60 меховых одеял и 200 лыковых накидок.
О накоплении частных богатств и зарождении частной собственности косвенно свидетельствуют и данные археологии. Так, вещи, находимые в погребениях додинастического Египта, уже помечены знаками собственности, несомненно не родовыми, а семейными, так как в разных погребениях они различны. Подобными знаками собственности, по-видимому, были и так называемые пуговицевидные печати, известные по энеолитическим культурам Передней Азии и Греции. К энеолиту, бронзовому и раннему железному веку Азии и Европы относятся многочисленные клады металлических слитков, оружия, орудий и украшений, игравших роль сокровищ и, по-видимому, денег. Интересен, в частности, найденный у с. Бородино близ Белгорода-Днестровского клад богатого, вероятно, церемониального оружия вождя, содержавший серебряное копье, серебряный кинжал, позолоченную серебряную булавку, нефритовые топоры — все это, судя по известным аналогиям, не местного происхождения. Наконец, к этой же археологической эпохе относятся общий рост богатств в погребениях и, что особенно важно, их неравномерное распределение, в частности появление наряду с обычными сложных по устройству и богатых по инвентарю погребений родо-племенных вождей. Таков, например, древнейший памятник этого типа на территории СССР — знаменитый Майкопский курган конца 2 тысячелетия до н. э. В нем на 11-метровой глубине, под балдахином, поддерживаемым шестью метровыми серебряными трубками, был захоронен мужчина с множеством украшений из золота, лазурита, бирюзы и сердолика, чеканными золотыми и серебряными сосудами, медным оружием и орудиями. В двух меньших и несравненно более бедных по сопровождающему инвентарю погребальных камерах кургана найдены останки двух женщин — по-видимому, убитых рабынь. Сходные с Майкопским так называемые «княжеские», но несомненно предшествующие появлению государственных образований погребения бронзового и раннего железного века известны во многих областях СССР и зарубежной Европы.
Реконструкция позднегальштатского «княжеского» погребения в Виксе, Франция (по Г. Чепмену).
Становление частной собственности проходило в острой борьбе с традициями общинно-родового коллективизма. Накопление отдельными семьями излишков не нужной им продукции было противно самому духу первобытнообщинного строя, и более имущим приходилось делиться с менее имущими. Разбогатевший человек, в особенности вождь, если он не хотел лишиться своего авторитета, должен был устраивать широкие, так называемые престижные пиры, из тех же престижных соображений щедро одаривать родичей, соседей и гостей, помогать нуждавшимся и т. д. У скупого богача нередко насильно отбирали излишки имущества: так, у некоторых оленеводческих народов Сибири в XVII–XVIII вв. отдельные семьи не могли иметь стад более чем в сто голов — остальные олени, если они не раздавались добровольно, отбирались родичами или соседями. Бывало, что такого скупца убивали: исследователь папуасов Л. Посписил приводит случай, когда общинники заставили ближайших родственников богача убить его стрелами со словами: «Ты не должен быть единственным богатым человеком, мы все должны быть равны, ты всего лишь равен нам».
Ожесточенное сопротивление древних коллективистских традиций тенденциям накопления богатств вызвало к жизни широко распространенные в эпоху разложения первобытного общества своеобразные обычаи массовых раздач и даже уничтожение накопленного имущества. У многих народов при погребении умершего, в особенности главаря или вождя, его богатства уничтожались, погребались, раздавались присутствующим и лишь часть их передавалась наследникам. На некоторых островах Меланезии состоятельные люди демонстративно уничтожали запасы циновок, считавшихся одним из мерил богатства, а во время праздников резали и раздавали своих свиней. У северо-западных индейцев накопленные богатства вначале уничтожались в день
