того на этого? Не заметил бы, вывались такая железяка? Одного грохоту, почитай, на всю округу было бы.
– Вот и выходит, что того, раз меча нет! – гневно дернул щекой Иван Царевич, продолжая на своем стоять.
– Да ну тебя! – разобиделся Яков, больше на себя, чем на Ивана.
– Слушай! – схватил Иван Царевич кузнеца за локоть. – А может, водяной спер? Мне его рожа сразу не по нраву пришлась. Пока рыбкой нас завлекал – спер.
– Да не-е, – опять отмахнулся Яков. – Он же из воды не вылезал, а мы на берегу стояли. Да и на кой ему меч-то сдался? Тину косить?
– Для Кощея спер. Мозги нам запудрил и спер!
– Не верю, – мотнул головой кузнец. – Здесь что-то другое. И не терял я его – никогда привычки вещи терять не имел, – и сам уйти он никуда не мог. Дьявольщина какая-то!
– Выходит, все-таки сперли его, – предположил Иван Царевич. – Вокруг речки кусты всякие растут, может, сидел там кто, пока мы с водяным лясы точили, да нужного момента поджидал.
– Кто сидел?
Иван Царевич с Яковом долго смотрели друг другу в глаза, пока вдруг одновременно не воскликнули:
– Андрон!
– Больше некому, – опустился на землю Иван Царевич. – Он это, зуб даю! Не ушел, значит, нас поджидал.
– Да как он спереть-то мог? Меч тяжел больно, да и почувствовал бы я.
– Андрон чего хошь сопрет, – отрицательно мотнул головой Иван Царевич. – Как сейчас помню: державу у бати прямо из рук вытянул, а тот и бровью не повел: сидит с протянутой ладонью, будто нищий на паперти. Хорошо вовремя опомнился! На руку смотрит – пусто, вокруг – тоже нигде нет. Хоть сообразил, где искать, а то бы ушла вещь – и поминай как звали.
– Так надо было сразу на кол его! – возмутился Яков. – Али ручонки шаловливы по локти. Развели ворье, понимаешь…
– А ты докажи наперво, что он это был!
– Как так? – удивился Яков.
– А вот так: ничего не видел, ничего не знаю, а что в руках державу держал, когда поймали, так за углом е нашел и царю-батюшке нес.
– Бред какой-то! – фыркнул кузнец.
– То не бред – то дерьмократия, как батя говорит, – поднял палец Иван Царевич. – Зацепи его, так Андрон этого, как его… андвоката своего припрет.
– Кого? – удивленно распахнул глаза кузнец.
– Есть такие: за копейку соврет, за рубь грехи отпоет, а за десять обелит с ног до головы, будь ты хоть злыдень распоследний.
– Да… – Кузнец озадаченно почесал макушку. – Дивная то штука – дерьмократия ваша: человеку простому житья от нее нет, беда одна, а вору – раздолье.
– Во-во! – пригорюнился Иван Царевич.
– Однако хорошо все енто, но чего делать-то будем?
– Как чего? – вскочил на ноги Иван Царевич. – Меч искать! Вернемся и…
– Куда?
– Туда! – ткнул пальцем за спину Иван Царевич.
– И чего ты там искать собрался? Меч-то, поди, давно уж тю-тю: или упер его куда Андрон твой, или спрятал где, шоб перед Кощеем выслужиться.
– Тогда ищем Андрона и… – никак не мог угомониться Иван Царевич, пылая жаждой мести. Деятельная его натура не переносила бездействия, отчего бы оно ни исходило.
– И отпускаем на волю, потому как доказать ничего не смогёшь, – кисло ухмыльнулся кузнец. – Да и Андрон его зовут, а не дурень законченный, чтоб с мечом у реки торчать и нас дожидаться. Он, поди, на полпути уж к Кощею, шпарит вовсю.
– Так чего ж делать-то? – окончательно расстроился Иван Царевич.
– А ничего. Был меч да и вышел весь. Пойдем так.
– Как? С голыми руками на Змея Горыныча? – Иван Царевич показал кузнецу ладони с растопыренными пальцами.
– Ан не сопсем с пустыми, рыбка у нас есть.
– Чего-о? – протянул Иван Царевич, недоверчиво косясь на кузнеца, вдруг тому головку напекло или от горя ум помутился. Но нет, серьезен лик кузнеца, даже не улыбнется. Может, шутка такая непонятная?
– Да не терзайся ты так! Образуется все, выручим мы твою Василису.
– Не за то волнуюсь, – покачал головой Иван Царевич. – За Тришестое свое.
– Чего так?
– А коли меч этот к Кощею в лапы его поганые попадет, так еще неясно, куда он махнет им.
– Ну, ладноть, демагогию-то разводить. Пошли уж! – призывно взмахнул рукой Яков и потопал к дубу.
– А вдруг? – Иван Царевич скоро нагнал кузнеца и пошел рядом.
– Вдруг чего угодно быть могёт, но случается не всегда.
– Да ты хвилософ!
– Станешь тут… – неопределенно буркнул Яков и замолчал.
Дальше шли молча. И не то чтобы поговорить не о чем было, а просто дуб уж недалече, и нужно было вести себя тише воды, ниже травы, каковой, впрочем, и в помине не было. Была бы трава – все проще было: залег и ползи себе. Никак специально траву повывели с кустами, чтоб незаметно подобраться никто не мог.
Одно непонятно: дуб – вот он, рукой подать, большой, широкий, обхвата в три, а то и поболе будет; крона у него – дом под ней спрятать можно; корни толщиной в человека в землю глубоко уходят, а вокруг – никого, ни единой живой души.
Где ж охранник-то дубий – Горыныч? Али и вовсе не тот дуб? Может, их, дубов этих, у Кощея, как грибов в лесу. А может, Змей Горыныч, как прослышал, что на него войной идут, так и снял сундук заветный и к Кощею перенес – всяко надежнее, чем на дубе висящий, пусть даже и в цепях. Хотя и отлучиться куда мог страж верный Кощеев по срочной нужде какой – мало ли чего приспичит – сиди тут целый день, скукой майся.
Однако не видать никого. Сколь ни напрягали глаза, ни жмурились от яркого света солнечного Яков с Иваном Царевичем, все Змея Горыныча в плотной тени дуба разглядеть не могли. А вдруг ка-ак выскочит?!. Только чего ему, орясине этой, выскакивать – он и так затоптать может.
И все ж странно и непонятно. И туманно.
Иван Царевич с кузнецом уже не шли к дубу, а подбирались на цыпочках, стараясь не дышать и камешками мелкими не хрустеть. Все по сторонам озирались, не объявится ли «пегас» трехголовый.
Вдруг кузнец замер на полушаге, предупреждающе выкинув руку вправо, да так резко, что Иван Царевич не успел притормозить и, с тихим «ух!» налетев на препятствие, повис на руке. Яков казалось вовсе того не заметил – ни рукой, ни бровью не повел.
– Ты чего? – спросил Иван Царевич, поправляя сбившуюся на голове шапку. – Очумел, что ль? Предупреждать же надо!
– А я и предупредил! – прошипел Яков сквозь зубы.
– А чего
