родственники царя не могут претендовать на престол при наличии живых царевичей.
Конечно, многочисленных Рюриковичей не устраивала такая перемена. Они всячески сопротивлялись намерениям царя изменить древний порядок престолонаследия. Начались боярские заговоры с целью ограничения царской власти и даже убийства самого царя Ивана Васильевича и членов царской семьи. Да-да, Фёдор, было, к сожалению, и такое злодейство.
Первый раз царя Ивана Васильевича отравили вскоре после взятия Казани, ещё в январе 1553 года. Все были настолько уверены в скорой смерти царя, что многие бояре отказались присягать на верность его малолетнему сыну Димитрию. Некоторые, не дожидаясь, кончины царя Ивана Васильевича, поспешили изъявить свою преданность двоюродному брату государя князю Владимиру Старицкому. Но молодой могучий организм Ивана Васильевича победил отраву, и царь вскоре поправился. Но не забыл поведения бояр. А вот первой и самой любимой жене царя Ивана Васильевича царице Анастасии через несколько лет не повезло, и 7 августа 1560 года она умерла от яда. Странно болели и умирали также и малолетние царевны.
Поэтому в конце 1564 года, когда борьба с боярским самовластием и предательством достигла апогея, царь, узнав от верных людей о смертельной угрозе, нависшей над ним, делает решительный шаг: забирает семью, казну и вместе с самыми преданными ему людьми 3 декабря покидает Москву. Он едет в Вологду, где по его приказу строится новая столица Руси. Однако в пути его всё же настигает рука отравителя! Царский обоз вынужден был остановиться в селе Коломенское. Две недели царь Иван Васильевич боролся с отравой, и победа далась ему нелегко. Если из Москвы царь выезжал, имея мощный и цветущий вид, то Коломенское покидал очень похудевший, осунувшийся, с потухшим взглядом и сильно поредевшими волосами на голове и в бороде.
22 декабря царский поезд прибыл в Троице-Сергиев монастырь, где был отслужен молебен о здравии царя и его семьи, после чего царский караван отправился в Александрову слободу. В Вологду царь Иван Васильевич ехать не рискнул, предполагая, что его враги уже и там имеют своих людей. В Александровой слободе начали спешно строить новый дворец для царской семьи и дома для сопровождавших его бояр.
Возвращаться в Москву государь наотрез отказался. Морозным днём третьего января 1565 года к митрополиту Афанасию прибыл царский гонец Поливанов и передал тому грамоту, в которой царь Иван Васильевич обвинил князей и бояр в самоуправстве, беззаконии, постоянных изменах и приготовлении убийства государя, а церковь — в их защите от заслуженных наказаний. Государь объявил, что раз он не властен над боярами-изменниками, то и царская власть ему не нужна!
— Царь Иван Васильевич сильно рисковал, — с жаром сказал царевич. — А вдруг бояре всё же сговорились бы, объявили государя не способным или не желающим править и выбрали нового?
— Нет, Федя, это было невозможно. Оставив московских князей грызться за власть, царь прекрасно знал, что никто из них не позволит другому возвыситься над собой. Подобные перевороты надо долго и кропотливо готовить. Заранее выбрать претендента, договориться с ним и между собой о выгодах такой замены. Ведь не за просто же так остальные должны отказаться от престола! Главная сложность в этом деле в том, что каждый из них мечтал стать Великим князем. И народ надо подготовить и убедить в необходимости замены государя тем более что тот вполне себе пока живой и здоровый. А народ, да и сами бояре отлично помнили, каково это: жить, когда вместо законного царя правят самовластные правители. Вот прочту тебе, сынок, кусочек из письма царя Ивана Васильевича изменнику князю Курбскому:
«Когда же суждено было по божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой царице Елене, переселиться из земного царства в небесное, остались мы с почившим в бозе братом Георгием круглыми сиротами — никто нам не помогал…
Было мне в это время восемь лет. Подданные наши достигли осуществления своих желаний — получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших и доброжелателей нашего отца и воевод перебили! Дворы, и сёла, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них…
Тем временем князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и таким образом воцарились. Тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе… И на церковь руку подняли: свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение; и так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать.
Нас же с единородным братом моим, в бозе почившим Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но всё делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети… Сколько раз мне и поесть не давали вовремя.
Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назначили не по достоинству. А бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние…
А о казне наших дядей что говорить? Всю себе захватили. Потом напали на города и сёла, мучили различными жестокими способами жителей, без милости грабили их имущество. А как перечесть обиды, которые они причиняли своим соседям? Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду и в зависимости от неё и говорили так или иначе, и делали…»
— Как же такое возможно, батюшка? — возмущённо вскричал царевич. — После такого царь Иван Васильевич вправе был казнить всех своих обидчиков…
— Но он этого не сделал! Как и подобает доброму христианину, простил обидчиков своих. Бежавшему в Литву Курбскому царь писал:
«Разве же мы не оценили твоих ничтожных ратных подвигов, если даже пренебрегли заведомыми твоими изменами и противодействиями, и ты был среди наших вернейших слуг, в славе, чести и богатстве? Если бы не было этих подвигов, то каких бы казней за свою злобу был бы ты достоин! Если бы не наше милосердие к
