Федор взмахнул прутом по зловещей дуге. Уэйд мог бы схватиться за пистолет, но все, о чем он сейчас мог думать – это о необходимости врезать кулаком в это раздутое дегенеративное лицо.
Уэйд и в самом деле не любил палачей…
Он нырнул под прут и ударил ребром ладони по запястью Федора. Владыка взвыл, когда прут вылетел из его рук. Скривив губы от ярости, он бросился на Уэйда, широко раскрыв рот. Бить его было действительно жалко.
Но это было необходимо и отчасти даже доставляло удовольствие. Уэйд стоял, потирая кулак и глядя на грубую, бесчувственную фигуру. Он повернулся к полуобнаженному мужчине, который смотрел на него широко раскрытыми глазами. На волосатой груди было несколько небольших ожогов – Уэйд прибыл еще до того, как Федор разошелся по-настоящему.
– Закрой дверь, – распорядился пленник. – Никто не придет, никто не посмеет потревожить Владыку, когда он «работает» в пыточной, но лучше не рисковать.
Уэйд подчинился и освободил жертву от пут.
– Вы Владимир? Монах?
– Да, – коренастый мужчина с сожалением потер грудь. – Ну, еще несколько шрамов. Они не будут иметь значения. Спасибо, друг. А ты кто?
Уэйд объяснил, одновременно связывая Федора и охранника веревками. Время от времени Владимир кивал.
– Ты спас мне жизнь, и я помогу тебе, если смогу. Но я не знаю, как. Я уже пытался остановить людей, отговорить от похода на норвежцев, но они привыкли повиноваться Влалдыки. Они боятся ослушаться. А Федор настоящий тиран. Любопытно, – криво усмехнулся монах, – двести лет назад наши прадеды бежали от тирании Екатерины Великой, а теперь их потомки живут при еще худшем тиране.
– Они тебя не послушали?
– Они не знают ничего, кроме повиновения, – сказал Владимир, взглянув на неподвижное тело Федора. – Всю свою жизнь они ему подчинялись. Он приказал убить недовольных, и его слуги не колебались. Думаю, я единственный, кто когда-либо осмеливался сомневаться в авторитете Федора.
Уэйд кивнул. Семена бунта требуют времени для зарождения. Всю свою жизнь эти русские были приучены слепо повиноваться своему князю. Они… ну, они не могли понять, что есть какой-то другой образ жизни.
– А как же Трефц? – спросил он. – Ты его знаешь?
– Да. Он заключил сделку с Федором. Сказал, что если Владыка поможет ему завоевать норвежцев, он разделит с ним норвежское сокровище. Так и вышло, что Федор согласился вооружить своих людей ружьями и бомбами и уничтожить норвежцев. Тогда он и Трефц убегут из долины с добычей…
Уэйд задумался.
– Конечно, Трефц никогда не собирался выполнять это обещание. Он использует Федора как инструмент, так же как Федор использует свой народ. Где сейчас Трефц? Хотел бы я посмотреть на этого подлого негодяя.
Владимир указал вверх.
– В большом зале. Мы сегодня выступаем. Федор только и ждал, чтобы закончить со мной, прежде чем дать сигнал. Скажите, какая сейчас Россия?
– Ты ее не узнаешь, – мрачно усмехнулся Джим Уэйд.
Монах пожал плечами.
– Двести лет… Мы были группой политических беженцев, оскорбивших Екатерину Великую. Мы хотели свободы, которую она не давала. Так нас сослали в Сибирь! Мы бежали, двинулись на восток. Мы взяли лодки у туземцев и переправились на другой континент – вернее, наши деды и прадеды сделали это, надеясь найти убежище в Америке.
Уэйд кивнул.
– Переправились через Берингов пролив. А потом?
– Туземцы напали на нас. Мы бежали сюда. А вулканические газы взяли нас в плену…
Владимир внезапно замолчал.
Дверь со скрипом отворилась. Джим Уэйд резко обернулся, но было уже поздно. Человек, стоявший на пороге, целился из пистолета прямо в живот Грому Джиму.
Это был Бен Трефц.
На его широкой груди висел патронташ с патронами, а голова утопала в широких, как у бизона, плечах.
Бледные глаза, не мигая, следили за Уэйдом. А наушники придавали ему нелепый вид…
– Перед дверью должен был стоять часовой, – сказал он со спокойной яростью. – Я стараюсь все проверять. Когда я заметил, что часовой пропал… – Он не договорил. В этом не было необходимости.
Уэйд стоял, по-видимому, непринужденно, но был готов схватиться за пистолет при первой же возможности. Беда была в том, что тот был пристегнут ремнем под рубахой. Если бы внимание Трефца хоть на миг отвлекли…
Но этого не произошло. Вместо этого охранник, которого Уэйд вырубил, застонал и с трудом сел. Трефц отрывисто скомандовал ему, не сводя глаз с Уэйда и Владимира.
– Ты! Вставай!
Охранник повиновался, ошеломленно моргая.
– Возьми Владыку Федора. Вынеси его из этой камеры.
Трефц отступил в сторону, пропуская воина с его ношей. Жестокая улыбка искривила его губы.
– Я никогда не рискую. Ты… Ты – Гром Джим Уэйд. Я понял это, когда услышал, что «Громовой жук» здесь. Ты знамениты, не так ли?” – в резком голосе негодяя слышалась насмешка.
Уэйд не ответил.
– Я не собираюсь пытаться разоружить тебя, – продолжал Трефц. – Я не собираюсь приближаться к тебе. На этой двери есть замок, и он выдержит.
Он снова шагнул через порог.
– Подожди-ка минутку, – сказал Уэйд.
– Ну?
– Предупреждаю, – глаза Уэйда холодно сверкнули. – Ты можешь остановить эту бойню, если хочешь.
– Конечно. Но я не собираюсь.
– Если ты исполнишь свой план, – очень мягко сказал Уэйд, – я убью тебя. Это обещание. А я всегда держу свои обещания.
На краткий миг на лице Трефца отразилось опасение. Затем он хрипло рассмеялся и отступил назад, закрывая дверь, когда Владимир прыгнул вперед. Послышался звук упавшего на место засова.
Затем наступила тишина. Монах проверил дверь и обнаружил, что она крепко заперта.
– Если бы мы могли выбить дверь…
– Бесполезно, – проворчал Уэйд. – Она укреплена железом. Так что и сжечь его мы тоже не можем.
Он оглядел камеру. Там было пусто, если не считать жаровни с углями, различных орудий пыток и нескольких скамеек.
Невольно Уэйд почувствовал, как по спине пробежал холодок. В конце концов, он потерпел неудачу. Владыка Федор поведет своих людей против норвежцев, а затем…
– Есть только один шанс, – сказал наконец Уэйд. – Попытка выбраться может убить нас, но это способ брести свободу.
– Попробуем! – глаза Владимира сверкнули.
Уэйд достал из кармана две гранаты, взятые из ловушки, которую Трефц поставил в долине.
– Мы собираемся взорвать дверь. Крыша может обрушиться прямо на нас. Сотрясение мозга может нас убить. Но…
Вместо ответа дородный монах ухмыльнулся.
