Не надо меня оставлять!
— Бог ты мой, Влад, ты что, разбил ей сердце перед ужином, а за завтраком склеил и положил обратно? У нее такая боль в глазах, будто в груди застряли осколки…
Для Мари это повод усмехнуться и снова спрятаться за объективом. Для меня — как удар, из-за которого я только сильнее сжимаюсь внутренне.
Самое плохое, что я сейчас могу сделать — быть несчастной.
Мой муж притащил меня в Париж, устроил этот пробник медового месяца перед его операцией, и я вижу — он вглядывается в меня, будто стремясь разглядеть то, что описала ему Мари. А я — надеюсь только спрятать это за ресницами, отчаянно впиваясь глазами в носки собственных туфель.
Он мог бы прихватить меня за подбородок, заставить глядеть на него, бывало ведь, но сейчас Влад только придвигается ближе ко мне, склоняясь лицом к моему голому плечу. Не прикасаясь, не портя чувственную картинку тем, что сделало бы её пошлой. Лишь только пальцы его накрывают мои, будто напоминая, что мы сейчас рядом. И у меня перехватывает дыхание.
— Бог ты мой, ребята, вы мне десятью кадрами столько эмоций выдали, я уже хочу покурить, — тихо пыхтит Мари и снова скрывается за фотоаппаратом, растворяясь в съемке.
Растворяется она в этом без остатка. Забывая про время напрочь.
Эта пытка эмоциями заканчивается, только когда раздается первый звонок. Терпеливый Ален, таскавший все это время за нами сумку с оборудованием Мари, вздыхает и похлопывает жену по спине.
— Le temps est écoulé, Marie![1]
— Пару кадров! — девушка вздрагивает, выныривая из процесса, с явным сожалением. — Ты сам видишь, такие клиенты — просто редкость.
Клиенты?
Нет, я искренне сомневалась, что все что делает Мари — происходит бесплатно, но получить подтверждение моим мыслям оказывается неожиданно. Все-таки это заказ. И судя по скорости принимаемых решений — Влад сделал его весьма спонтанно. Занятно!
— И все же нам уже пора, — к моему удивлению, легкое сожаление слышится и в голосе Влада, — к тому же тебе надо заняться оставшейся частью моего заказа, Мари.
— Надо, да! — девушка вздыхает, и смотрит на нас такими чудными, горящими глазами. — Спасибо, ребята. Вы такие потрясающие, я чуть от зависти не сдохла. Вас даже не нужно зажигать, вы сами того и гляди — весь мир вокруг себя сожжете. Alain, s'il te plaît, donne-moi les billets.[2]
— А вы разве не с нами? — Ален на моих глазах достает из кармана сумки два цветных прямоугольника. Неожиданно, расставаться с этой французской парочкой оказывается не так уж и радостно. А ведь утром я не радовалась их предстоящей компании. Сама в шоке от своего непостоянства.
— Дела требуют, — Мари мимолетно улыбается и почему-то смотрит за мое плечо — на Влада, точно. — Надеюсь, фотографии вам понравятся. Приятного вам отдыха.
— Аминь, — вырывается у меня. В последнее время это слово слишком часто появляется в моих мыслях.
45. ВладУ нее такая боль в глазах, будто в груди застряли осколки…
Я смотрю балет, бессмертную классику, Лебединое Озеро. Наивняк в драматургии, но для романтических Цветочков — то, что нужно. Ей нужна сказка хоть на время. Потому что брак со мной сказкой можно назвать только с уточнением, что это очень плохая сказка. Злая. Без хэппи-энда в окончании.
Я смотрю балет, но думаю только о том, что заметила Мари.
О нахрен проваленной задаче.
Она привязалась ко мне. Более того — из раза в раз, забываясь, она шепотом называет меня любимым.
Она. Меня. Любит! Черт её раздери!
Я так и думал, что мой Цветочек не умеет влюбляться слегка. Любить — так всем своим существом. Отдаваться — так полностью.
Поэтому она так долго оправлялась после последнего предательства.
И кого же она любила сильнее? Меня или ублюдка Чугунного?
Ответа на этот вопрос я не хочу знать. Не хочу даже осознавать, что было бы для меня лучше. Потому что если его… Я могу что-нибудь сломать, если додумаю это мысль до конца. А если меня…
То насколько же её сломает тот день, когда я не встану после операции?
Это не говоря уже о том, что в этот день она снова останется без защиты. Одна!
Я могу разделаться с одним её врагом, я близок к этой цели как никогда, но вокруг еще так много уродов, которые захотят сломать мой Цветочек, а ведь она — только-только отогрелась, распустила свой бутон.
Не говоря уже о том, что где-то там еще бродят два мудака, которые посмели сделать моей Маргаритке больно. У меня просто не было времени их искать. И как вообще позволять себе умирать, зная, что эти ублюдки дышат? Моя задача — перевешать их всех за причиндалы, на первых попавшихся сучьях.
В эту секунду — я уже ненавижу свои риски. Мне мало времени, которое мне отвели. Очень мало.
Я не справился с задачами, которые сам для себя поставил.
Я даже не могу сказать своей женщине, что без ума от неё, просто потому что не хочу, чтобы она только усугубляла свою привязанность ко мне.
— Итак, тебе понравилось? — не удерживаюсь от вопроса, когда мы с Цветочком возвращаемся в наш лимузин. Мне бесконечно нравится болтать с ней на такие ерундовые бытовые темы. Хотя конечно, лучше бы я поменьше допускал сближения с ней, или уже принял, что оно есть и неизбежно.
Нет. Все еще пытаюсь держаться. Хотя бы в чем-то.
— Спрашиваешь? — на бледных щечках Цветочка цветет красивый румянец. — Я никогда не думала, что балет — это настолько эмоционально и чувственно. И что «Лебединое озеро» — настолько глубоко пробирает. Просто насквозь. Это было просто потрясающе.
— Хорошо, — я слегка улыбаюсь, развалившись рядом с ней, — я рад, что угадал с этим.
В конце концов, именно с балетом я действовал наугад.
Маргаритка молчит и таращится на меня все пристальней. И такое её внимание — меня цепляет, потому что оно не обозначает ничего хорошего.
И точно — Цветочек двигается от меня, проводит маленькой ладошкой по коленям, прикрытым тонкой тканью струящегося подола.
— Может, ты хочешь прилечь? Я готова поработать подушкой.
Дьявол!
Кажется, я облажался с маскировкой усталости и все-таки она как-то проявляется внешне. И Цветочек, конечно же, прониклась.
Я щурюсь жестче — обычно этого хватает, чтобы Маргаритка прекратила делать то, что меня раздражает, но она только напрягается, закусывает губу, и её взгляд становится каким-то умоляющим.
