— Ну это правильно. Только тебе мотаться на работу дольше. Может попросить Татьяну Федоровну, чтобы она пока к нам переехала? Хочешь, я ей сам позвоню? Правда очково, если честно. Она у тебя суровая.
— Макс! — я уже чуть не плачу, проклиная мобильный и его создателей.
— Еля, ну не расстраивайся ты. Я не обязан ей нравиться. Не грохнула и за это спасибо. Главное, что ты меня любишь, а с Татьяной Федоровной я как-нибудь наведу мосты. Мирка родится, может тогда потеплеет малеха. Я тут кстати ей такую бритву в коллекцию увидел на барахолке! Прикинь, Solingen какого-то лохматого года, а состояние огонь! Можешь у мамы в шкафу глянуть есть у нее такая, а? А то куплю и облажаюсь.
— Хорошо, посмотрю, Макс, — уронив лицо на ладони, всхлипываю и кусаю губы, чтобы не разреветься в голос.
А Макс все говорит, говорит, говорит. Успокаивает, обещает, что когда-нибудь моя мама перестанет смотреть на него волком, а он не будет бояться оставаться с ней один на один. Говорит все, что думает. Все, как всегда, начистоту. Не зная и не догадываясь, что мама слышит каждое его слово по моей вине.
— Я люблю тебя, Еля. Больше жизни люблю, маленькая. У нас осталось два концерта, и я сразу домой.
— Я тоже тебя очень люблю, Малыш. И соскучилась. Безумно.
— Скоро приеду, маленькая. Ты только не расстраивайся и не плачь. Тебе нельзя нервничать.
— Я знаю, Макс. Просто гормоны буянят.
— Ну да. Они такие, — улыбается, судя по голосу. — А хочешь, я почитаю вам с Мирой сказку? Включи на громкую, чтобы она слышала папу. Включила?
— Угу, — киваю, поднимая зареванные глаза на маму, а она сама вытирает слезы и мотает головой, когда из трубки раздается:
37Я не сказала Максу про фотографию. Не смогла. Не успела. Не до этого мне было, когда увидела его в аэропорту. Все же сорвался раньше, но прилетели все вместе. Фил с Ритой и охраной, Мстислав с Сашей и он с букетом. Первым вышел из самолёта, бросил сумку, увидев меня в толпе, и рванул, перепрыгивая через турникеты и ограждения, крича на весь аэропорт:
— Еля! Елечка! Еля!
Мой глупый мальчишка летел ко мне, а я застыла, размазывая слезы, не в силах сдвинуться с места. Наверное, так встречают жены военных своих мужей, вернувшихся домой. Уткнулась лицом в его грудь и завыла, закапываясь пальцами в волосы, целуя его изголодавшиеся губы, впавшие от нервов щеки и красные от недосыпа глаза.
— Ты опять не спал, глупый? — прошептала я, пытаясь придать голосу хотя бы немного строгости, но вместо нее из горла рвалось счастье, что он вернулся.
Главное, что вернулся и рядом, а дальше я уже откормлю, уложу спать и не выпущу из кровати до тех пор, пока снова не увижу блеск в его глазах и не услышу недовольное бурчание, что он не маленький мальчик.
— Сегодня отосплюсь, Еля. И поем.
— Ты опять не ел?
— Некогда было, — виновато пожал плечами, касаясь лбом моего. — Кусок в горло не лез. К вам с Мирой хотел трында как.
— И ещё вытрахал нам весь мозг, — усмехнулся Фил. — Пять концертов за неделю и каждый полные залы. Я на такое больше не подпишусь, Клей. Лиз, стопорни его, плиз, а то мы ласты склеим раньше.
— Не ругайся при моей малышке! — нахмурился Макс.
— Пошел ты, Клей, — рассмеялся не менее вымотанный Фил и подмигнул мне, шепча. — Лиз, полтос бакинских, если этот кадр на неделю зависнет дома.
— Я постараюсь, — киваю ему в ответ и рычк на недовольное бухтение Макса. — Так! Дома поговорим.
Парни смеются, беззлобно пихая "подкаблучника" в плечо, но по глазам Саши и Риты вижу, что похожие "разговоры" состоятся не у меня одной. Девчонки не меньше, а то и больше моего, дергались, стоя за кулисами и каждый день наблюдая воочию, что такое небольшое турне изнутри. И Фила, и Мстислава тоже пинками погонят отсыпаться, будут усиленно откармливать и самую чуточку баловать сладким за хорошее поведение, если это самое поведение будет действительно хорошим.
Макс забрасывает сумку в багажник "Вольво" и довольно улыбается, когда я без вопросов и намеков отдаю ему ключи. Свою принцессу он возит сам. Не важно устал или нет. Это его правило, с которым я не спорю. Ведь оно мне нравится. Как и ощущение спокойствия, когда за рулём сидит Макс. Он не гонит, хотя и торопится оказаться дома быстрее. Собранный и сконцентрированный на дороге, но ласково поглаживающий мою ладонь, лежащую на его бедре.
— Устал?
— Малехо есть, Еля.
Устал, но никогда в этом не признается. Раньше начнется конец света, чем Макс скажет, что он не может чего-то сделать. Свет? Свет!
— А правда, что в "Олимпийском" свет вырубился?
— Ага. Только Филыч и без него зачитал на изи. Это что-то с чем-то, Еля! То, что в аэропорту устроил — просто детский лепет. А тут… Тридцать тысяч человек подпевало. Я на мобилу заснял, дома покажу, но это даже близко не передаёт того, что чувствуешь, когда все на твоих глазах происходит! Без матов сложно описать.
— Один раз разрешаю. Мира, закрой ушки, маленькая, папочка будет ругаться, — улыбаюсь, накрыв ладошками живот, и шепчу. — Давай быстрее.
— Охуительно, Еля! Это как попасть в океан. Живой. Я так хотел, чтобы ты это увидела. Фонарики, зажигалки, мобилы… и они везде! Как звёзды в ночном небе. Только они ещё и поют, — тянет из кармана свой телефон, и протягивает мне. — Лучше посмотри.
И я смотрю. Все двадцать пять минут, за которые решали вопрос с электричеством, и мы ехали до дома, "Олимпийский" пел, срывая голоса, а когда все же вспыхнули огни над сценой, Фил не стал поднимать микрофон — дочитал текст до конца. Забрался на колонку, вскинул вверх зажатый кулак, ладонью правой руки коснулся сердца и склонил голову, благодаря каждого за поддержку. И зал, будто разом вымер. Ещё несколько мгновений назад он пел тысячами голосов, оглушал своим ревом, и вот уже, контрастом, — звенящая тишина, в которой поднимаются ладони, сжатые в кулак — в фирменном жесте Фила. Тысячи людей. Десятки тысяч. Как один. И каждый из них был благодарен тому, кто стоял на сцене. Каждый за что-то свое. Шестьдесят секунд тишины. Ни одного звука, ни одного выкрика или хлопка. Минута благодарности без слов. Чистой, как первый снег. А потом фраза, взорвавшая зал по новой:
— "Олимпийский", раскачаем этот город?
И рев в ответ.
То, что происходило в "Олимпийском", действительно нельзя описать культурными словами. Это было охуительно. Всего несколько месяцев назад никому неизвестный паренёк с двумя друзьями решил заняться музыкой, и теперь они собирают стадионы, звучат из колонок, крутятся на радио. А мой мальчик, один из этой троицы, смотрел на окна нашей квартиры и улыбался:
— Я дома, Еля. Покормишь меня?
