Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Задумался – а как же я жил раньше, ведь я не только знал много женщин, но и до Лиды у меня была семья?
Первую жену мою звали Ира. Исправляю ошибку этой книги, где я даже и не вспомнил о ней. Ведь вместе прожиты (больше, так вышло, врозь, а не вместе) несколько лет, и каких – война, эвакуации, целых две – ровно столько раз брали невезучий наш город Ростов-на-Дону немцы. Начало моей послелагерной жизни на Сталинградгидрострое. Время неустроенности и неясных надежд, редких стихотворных публикаций в редких изданиях. Мое, может быть, и предательство, когда я просто взял с собой книжку «Двенадцать стульев» и ничего больше (ни одного стула!) и ушел от нее, не оставив даже записки. А может быть, любовь, которая настигает нас без предупреждения. Может быть, была судьба?
Мы учились вместе начиная с восьмого класса, с четырнадцати детских лет. Первый раз я обратил на Иру внимание не в классе, а на какой-то маевке или спортивном празднике – она была в белой крахмальной блузке, в пионерском галстуке с зажимом и немыслимого (по-теперешнему) вида сатиновых шароварах на резинке снизу. Но она была девочка, и, может быть, впервые мой взгляд остановился на девочке!
Не дано мне знать, что случилось с Ирой, но с этого момента и до вышеописанного расставания она меня любила.
А я? Неправильно сказать, что я не любил ее. На протяжении всех моих юношеских лет ни одна другая девочка меня не интересовала, рядом была только Ира, не самая блистательная и красивая, но как бы моя. Она жила напротив нашей школы, даже не в двух шагах, а впритык. И поначалу я появлялся в их радушном, с котлетами, доме, помогая Ире подтянуть математику по поручению преподавателей – она не имела к точным наукам никакого расположения, а сам я – маленькое, но вполне преуспевал.
И милая и по-ростовски веселая Ира мне тоже нравилась больше всяких там синусов и косинусов, оправдательных поводов для наших тогда еще, до самых выпускных экзаменов, безгрешных поцелуев. Вместе потом осваивали мы и несложную науку «страсти нежной», родили ребенка, и было нам вдвоем хорошо и сладко. И не вспомнить Иру в книжке о моей жизни было бы повторным предательством.
Как повернулась бы моя жизнь, не влюбись я потом сильнее в другую девочку того же возраста, какой была Ира четырнадцать лет назад? Девочек в смысле девочек я знал только двух – Иру и Лиду. Может быть, стал бы я человеком в белом халате и подобно Ире вырезал аппендиксы и грыжи? Под местным наркозом – имею в виду место – город Волжский.
Но все случилось – как случилось, и стал я – кем стал. Встретилась Муза по имени Лида, а если без пафоса – девочка, ради которой мне захотелось своротить ну не горы, а возвышенности. Хоть я всегда, кроме веры в себя, рожденной на футбольных полянах, имел и имею какое-то родовое, что ли, чувство неполного соответствия. Лидочка сказала:
– Вперед! И не оглядываться!
И я, сколько хватает сил, иду в заданном направлении.
Ира была врачом-хирургом, а я всегда был никем – такая фишка – проекция моей жизни на жизнь Советского Союза. Но мне почему-то скучалось в компании ее сослуживцев – врачей городской больницы, может быть, кандидатов наук, с их профессиональными забинтованными разговорами о резекциях, а даже и с медицинскими анекдотами: «С размером вам, деточка, повезло, а насчет косточки внутри – это вы выдумали!».
Я выписывал и покупал толстые журналы, захлебывался Маяковским и Есениным, которых тогда знал наизусть, веянием близкой оттепели. Писал очень долго очень плохие, как все графоманы, стихи. Как все упертые графоманы, добился своего – пресса сдалась, и я начал появляться в печатном виде.
Как мне теперь вспоминается, Ира интересовалась только своей медициной и от книжек не трепетала. Но она меня любила, как может жена любить самого близкого человека. Я написал «может», а не «должна». В семье никто никому не должен – а если не так, значит, произошла ошибка, и двоих несовпадающих людей может связать навсегда только лицемерный и ханжеский брак по-итальянски (любовь тоже, оказывается, не последнее дело!).
Ира вскорости счастливо вышла замуж за одного из пациентов (так часто заканчиваются больничные амуры), и последнее, что я слышал о ней, – ее признание, сказала якобы: «Вот все у меня хорошо, все – есть, а Мишки нету!..»
Как ветер возникает от разности давлений, так разность интересов чаще всего способствует возникновению ветра разлуки. Появилась на горизонте и взошла над ним солнышком на целых сорок шесть уже лет Лидочка, девочка с широко раскрытыми зелеными глазами, и спела мне под семиструнную гитару первые мои песни. Так и продолжается наша любовь. Несмотря на разногласия, а иногда и войны.
Сегодня началась война в Ираке.
Повторите вслед за мной новое слово «несогласунья».
…Но лучше без них!
Хотел было написать эту главку в виде письма, да непривычно мне переписываться с незнакомым человеком. Незнакомство здесь в обратную сторону – это я ему не знаком, а уж его все не просто знают – многие, и я сам, любят. Александр Исаевич до таких сантиментов, как любовь (чуть не написал сантиметров, что тоже бы неплохо – до таких мелочей), не опускается. Не восприимчив к любви ни в жизни, ни в творчестве.
Мы с Лидой довольно продолжительное время общались с его первой женой, при которой он и все главное свое успел написать, и стал тем Солженицыным, со всемирной славой и фондом «имени меня», – Наташей Решетовской. И читали толстые фолианты ее евангелия от Солженицына.
Удивительное дело, с какой любовью, граничащей с раболепием, написаны воспоминания этой оставленной жены. Брошенные – мстительны. Не знаю, жива ли Наталья Алексеевна, напечатаны ли ее, оценю их так, исторические заметки. Потому что сама фигура Солженицына волей судьбы стала для России исторической.
Немногим книгам – сравнительно немногим, на одной полке уместятся, таким, как «Путешествие» Радищева, «Что делать?» – не Ленина, а Чернышевского, «Мастер и Маргарита» Булгакова, «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, «Москва – Петушки» Венички Ерофеева (обрываю список, разумеется, неполный и даже спорный), – выпала честь всколыхнуть сердца современников и отозваться горным эхом в потомках.
Моя скромная жизнь каким-то странным образом попала в пространство притяжения планеты Солженицына. Совершенно случайно, по стечению обстоятельств. Приехал в Ростов-на-Дону в 1945 году демобилизованный солдатик Илья Соломин. Портрет: высоколобый, плотного сложения, в х/б второго срока и стоптанных кирзовых сапогах, с орденом Красной Звезды на гимнастерке солдат Великой войны. Взгляд – оценивающий, ум – рассудительный. Безродный – всех убили фашисты в Минске.
Никого больше на земле у него не было, и точкой отсчета новой жизни (одна у нас у всех и неубитых, закончилась на фронте) выбрал солдатик семью своего фронтового друга, командира батареи, «батяни комбата», Александра Солженицына, проживавшую в Ростове Донском, на проспекте Соколова, по-ростовски – на Среднем.
Я бывал там, в странной, необычной, барской по тем понятиям времен хлебных карточек и очередей квартире с библиотекой и старым немецким роялем. Там жила семья Наташи, которая училась в Москве, кажется, в Химико-технологическом, а может быть, и в Университете, не имеет значения. А имеет значение, что она уже была с весны сорок пятого победного года «женой врага народа». Еще интереснее буквосочетание «ЧСИР» – член семьи изменника Родины: понятия, терминология и все остальное изобреталось тогда, вплоть до лозунгов для демонстраций великих наших успехов, писаками в Агитпропе – отделе агитации и пропаганды ЦК партии. Все остальное, не благословленное там, считалось антисоветской агитацией и пропагандой – статья 58, пункт 10.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
