— Но он еще не родился, — напомнила Лукреция. — А Король не пал.
От ее слов Коршун закричал, яростно, с ненавистью.
— Так родится! — выкрикнул он, прекратив ругаться. — И Король падет! Это уж моя забота, но никак не твоя! Сейчас он слаб и беззащитен; я нападу на него, и да поможет мне мой меч! Требуй себе королевского ухода и внимания! Веди себя так, словно уже имеешь права на престол и корону! Угораздит же связаться с тупой коровой, — грязно выругался Коршун, нарочно стараясь задеть Лукрецию, которая даже в птичьем обличье была грузной, — которая ведет себя так. Словно всего мира боится, и слово лишнего не скажет, чтобы отстоять свои права!
Но Лукреция осталась невозмутима даже после этих оскорбительных слов.
— Может, я молчу оттого, — небрежно ответила она, — что не Коршунам делить королевский трон Воронов? К тому же, ты обещал мне, что Король будет моим. Не позабудешь ли ты вставить ему хрустальное сердце в грудь, или же ты солгал? Смотри, Коршун; если ты обманешь меня, я могу и рассказать Воронам, откуда и чей этот ребенок… Вряд ли Высшие захотят иметь Королем над собою дитя какого-то безызвестного солдафона.
Коршун заклекотал угрожающе и попытался ударить дерзкую Лукрецию клювом, но та ловко отпрыгнула от него и принялась с невозмутимым видом чистить перья.
— Ты нипочем не сумеешь обогнать ее, — все с той же яростью продолжил Коршун, злясь все больше. — Белую… и все наши старания вообще могут пойти прахом!
— Сумею, — возразила Лукреция. — Если ты покажешь мне, где есть еще вход в Колодец времени, в вашу Кузницу Магии. Я обгоню ее на пару-тройку дней.
— С ума сошла?! — зашипел Коршун. — Или мнишь себя такой же сильной как Двуглавый?! То, что погибла пара палачей, ничего не значит. Остальные живы; и они ухватят и умертвят тебя!
Лукреция хрипло расхохоталась, и Коршун с досадой отметил, что никакого почтения у нее к нему нету. Даже плененная, униженная, многократно подвергшаяся грубому изнасилованию по его велению, лишенная всего, она смотрела на своего хозяина свысока, с неприятной снисходительностью. «Неужто какая-то воронья солдатская шлюха, — кипя от ненависти, думал Коршун, — может мнить себя лучше и выше Коршуна? Откуда это высокомерие, эта привычка разговаривать с пренебрежением? Как, чем, какими средствами, какими унижениями и муками вытравить эту ехидную ухмылочку с ее мертвых губ? Как заставить ее почувствовать мое превосходство?»
— Как можно умертвить то, что уже мертво? — меж тем сказала Лукреция, просмеявшись. — Ты боишься этого места оттого, что жив. Тебе есть, что терять. Мне — нечего. Так что говори, как попасть туда.
— Нечего? — недоверчиво произнес Коршун. — Разве? Разве сейчас ты не жива?
— Нет, — безразлично ответила Лукреция. — Твое хрустальное сердце позволяет мыслить, но не жить. Ну, так что, ты скажешь, где этот колодец?
* * *
С тех пор, как Король ушел, правила Хромая Королева.
Анна с трудом избавлялась от хромоты. Каждый вечер ей казалось, что она побеждала, и каждое утро она снова вставала с болью в бедре, которая заставляла ее прихрамывать.
Королева шла по ковровой дорожке с трудом, прихрамывая и волоча раненную ногу. Поднималась по трем ступенькам — раз, два, три, — и садилась на трон, положив на колени отсеченную в бою косу.
Ее собственные волосы, только начавшие отрастать, были скрыты под тонкой вуалью, от которой лицо казалось тоньше и бледнее. Короля не было уже давно — чуть менее полугода. И Анна, тоскуя, гадала — а знает ли Король, что его отлучки в Тайные Врата такие долгие? Или он каждую ощущает как несколько мгновений? Интересно, сколько ж ему лет на самом деле? Что скрывается за его вечно молодым лицом, за светлыми глазами?
— Только вернись, молю, — беззвучно шептала Анна.
Королева, Королева… в тонких гранях бриллиантов притаились чьи-то души…
Анна садилась на трон, чуть завалившись назад и выставив ногу вперед, так, что из-под подола видна была крохотная красивая туфелька. Все говорили, что ее поза — это знак презрения к многочисленным просителям, знак силы и превосходства, и лишь одна Анна знала, что так было не больно. Не больно сидеть, не больно дышать.
Она переводила дух, проглатывала стон и раскрывала глаза, разглядывая следующего просителя.
Сегодня это был необычный проситель.
Анна никогда б не позабыла ее — Лукрецию, которая так изорвала, испортила ее молодое, красивое тело. Удивлению Анны не было предела, когда она — нет, не увидела, — угадала ее черты там, далеко, у дверей, в которые входят просители.
«Что?! — кричало все ее существо, покуда Лукреция важно, вразвалочку, шагала по ковровой дорожке. — И она еще осмеливается идти вот так, не скрываясь, не пряча лица?!»
Анна крепче сжала косу, лежащую на ее коленях. Видят все боги, она хотела подскочить на ноги и, несмотря на горящие огнем раны, взмахнуть своим смертоносным оружием и одним щелчком испепелить нахалку.
Теперь Анна осознавала свою силу; чувствовала ее. В одном ее пальце маги было больше, чем во всех военачальниках и солдатах, охраняющих ее. Король, уходя, первое благословение отдал ей. Так тихо, так осторожно и вкрадчиво, что она не поняла сразу, а проснувшись — поняла всю тяжесть легшего на ее плечи бремени. Король готов был пожертвовать всем королевством, урезая его долю благословения, лишь бы жила она, Анна. И это дорогого стоило.
Однако, и Лукреции, выставляющей напоказ свое пузо, было чем похвастаться. Над ее головой сверкала высокая узкая коронка, знак того, что она носит королевское дитя — и двор изумленно ахнул, не понимая, каким образом это было возможно.
…Притаились… чьи-то души…
Лукреция подошла близко. Так близко, что Анна рассмотрела смешливые морщинки в уголках ее глаз, ее вздувшийся живот, золото королевской короны, парящей над ее макушкой — и мертвый белый шрам на ее подбородке. Совсем крохотный, тонкое рассечение, нанесенное огненной раскаленной косой, давно зажившее и выглядящее как белая нить на коже.
— Твое время прошло, — негромко произнесла Лукреция, всматриваясь в побледневшее лицо Анны, готовой кусать губы от ярости и ревности. — Король пал. А пока был жив — он полюбил меня и зачал это дитя. Я ношу законного Короля в своем чреве.
Среди придворных тотчас разнесся крик ужаса — ни для кого не было секретом, что Лукреция проиграла бой Королеве, была унесена Коршуном, и, вероятно, ему и прислуживала. Это означало, что новый Король, хоть и плоть от плоти Воронов, был бы ставленником Коршунов и им велел бы поклониться. Да и сама Лукреция, надень она корону, вряд ли оказалась бы милостивой госпожой. Ее тонкие губы улыбались почти с садисткой радостью. Она оглядывала зал, предвкушая все те недобрые вещи, что сделает с людьми, и придворные отступали, прятались за спины друг дуга.
Анна закрыла глаза и прикусила губу так, что рот наполнился солоноватой кровью. Страшные вести она пережила молча, как и полагается Королеве. Свою боль она задушила в груди, пусть и хотелось кричать, выть, орать так, чтоб лопнули стены!
