— Если бы я оказался здесь, когда ваша мама была жива, наверное, я тоже умолял бы ее, как Джоан Тирр, дать мне пузырек…
Нел развязала одним коротким рывком шнурок, и плащ упал с ее плеч. У меня задрожали руки.
Она наклонилась, покопалась в холщовой сумке и достала оттуда заткнутый пробкой глиняный горшочек.
— Это он?
Гроза теперь окружила нас со всех сторон.
Наверное, вы думаете, я сошел с ума, доверяя этой женщине, завладевшей моими чувствами?
Возможно, вы правы. Возможно, в ту ночь во мне и впрямь поселилось безумство, рожденное многолетней неутоленной жаждой. Скажу лишь одно: едва я услышал о том, что в Гластонбери еще можно найти порошок видений, я понял, что не уеду из этого города, пока не испробую действие снадобья на себе.
Однако я и представить не мог, что Нел Борроу носит его с собой в своей сумке.
— Он помогает роженицам, — сказала она, — когда у них тяжелые роды. И облегчает страдания женщин, если у них сильное кровотечение после родов.
— Это обычная практика?
— Еще его принимают те, кого мучают беспричинные головные боли, вызывающие яркие круги перед глазами.
— Ваша мать впервые выявила эту болезнь?
— Конечно же нет. Она была известна, в том или ином виде, с древних времен. Удивительно, что вы не слышали о ней в ваших университетах.
— По правде сказать, — ответил я, — слышал.
Я вспомнил об этом заболевании, наблюдая за тем, как Нел Борроу выставляла ряд предметов на освещенный свечой стол. О болезни я узнал не из книг, лишь с чужих слов, а все, о чем не написано в книгах, всегда вызывало у меня подозрения. Да и как могло быть иначе?
Ignis Sacer.[17]
Об этой малораспространенной, но страшной форме чумы мне рассказывали во Франции в прошлом году. Тогда умерло много людей, но скорее от самой болезни, чем от ее воздействия на рассудок. Выжившие говорили о видениях, одновременно ужасных и великолепных.
Священный огонь.
Болезнь вызывала жжение внутри тела: страшные мучения, конвульсии, полная потеря контроля над движениями. Монгер назвал это танцем. Описание хорошо соответствовало тому, что случилось во Франции, где разносилась молва о гневе Господнем, посланном на людей за неверие. Я не читал о болезни в книгах и потому не доверял разговорам, посчитав их преувеличением, нацеленным на то, чтобы посеять страх и заставить людей подчиниться религиозным догматам.
Нел расстелила на столе чистую белую скатерть, выложила на нее маленький нож и деревянную ложку. Потом появилась склянка с водой, которая краснела при взбалтывании. Вероятно, воду взяли из Кровавого источника. Еще на скатерти были хрустальный кубок, полоска бумаги, яблоко и маленькая деревянная чашечка.
Нел вынула пробку из глиняного горшочка.
— Расскажите мне, что это такое, — попросил я.
— Порошок? Это основа, сделанная из грибов. Такие растут на злаках. В данном случае на ячмене. Гриб свисает с него черным ушком. Мама толкла его в ступке вместе… с другими травами.
— Она показывала вам, как готовится снадобье?
— Никогда. Я целый год училась делать его правильно — заставили обстоятельства. Надо было облегчить страдания нашей соседки, Эллис, — ее мучили головные боли. По ночам бедняжка стонала так, что просыпалась вся улица. Действительно, были какие-то странные крики в ту ночь, когда Эллис приняла… — Нел вдруг подняла глаза на меня. — Вы уверены, что хотите попробовать?
Я ответил решительным кивком. У меня не будет другого шанса испытать действие снадобья, когда Дадли поднимется на ноги и снова будет крутиться вокруг меня.
— Кто знает, — сказал я. — Может, зелье еще и не окажет на меня никакого действия.
Потом я рассказал Нел о своем опыте приготовления отвара из измельченных грибов, собранных Джеком Симмом в нашем саду. Эти крошечные грибы появляются осенью.
— Вы делали это в Лондоне?
— В своей библиотеке в Мортлейке. Думал, что в окружении мудрости древних действие отвара могло бы… Почему вы улыбаетесь?
— Просто так, доктор Джон. Просто так.
Пожалуй, я сам улыбнулся бы. Если бы Монгер не сказал мне, что «действие снадобья может изменяться в зависимости от места, где его принимают».
— Где лучше всего его выпить? — поспешил спросить я, боясь, что могу передумать. — Я должен принять его на свежем воздухе?
— В грозу? Думаю, это неподходящий момент. Я слышала, как одному человеку струи дождя показались градом стрел. — Она посмотрела на меня. — Вы потеряете контроль над собой.
— Разве не в этом суть?
— Просто вы создаете у меня впечатление человека, для которого полное самообладание…
— …возможная причина, — произнес я почти шепотом, — всех моих недостатков. Не на это ли вы намекали сегодня?
Но живущий во мне ученый уже размышлял о возможности дальнейшего исследования зелья, если удастся увести хоть немного его с собой в Лондон. Не я ли уже задумывался о том, как могло бы изменяться действие снадобья в зависимости от времени года или положения звезд в момент его приема?
Нел Борроу склонилась над столом, насыпая ложечкой смесь из горшочка на полоску бумаги.
— Количество должно быть очень маленьким, едва заметным неопытному глазу, иначе последствия… Одному Богу известно, сколько проглотил тот юноша из Сомертона. — Она подняла глаза. — Вы слышали когда-нибудь о болезни, которой дали название «огонь святого Антония»?
— Так вы слышали о ней?
— Не знаю только, почему ее так называют. У святого Антония бывали видения?
— Кажется, у всех святых бывали видения.
— Да, — согласилась она, — но видения, которые являются в результате приема снадобья… Такие ли видения вы бы назвали святыми?
— Не знаю, — ответил я. — К тому же в них может скрываться ересь.
Последовала тишина, стих даже дождь. Или так только казалось из нашей священной обители.
— Разве невозможно… — Нел Борроу поднесла склянку к свечному пламени, и жидкость стала янтарной. — …чтобы чувства под воздействием трав пробуждались к общению с духовным миром?
Теперь жидкость окрасилась в красновато-золотой цвет. В свете пламени глаза Нел засияли янтарно-зеленым блеском. Дождь, точно предупреждая, вновь застучал в окно, когда она подняла пальцами полоску бумаги и высыпала порошок в деревянную чашечку. Добавила туда немного воды и еще чуть больше налила в хрустальный кубок.
Что увижу я сквозь дно кубка? Путь к Богу? Или дорогу в ад?..
И что — о мой Бог, — что же скрывалось за блестящими глазами из изумруда?
