Ее глаза, широко открытые, сфокусировались на кремовой простыне, но она могла отчетливо видеть Харта: его красивое лицо, полное страха за нее, полное заботы и чувства. Сегодня он не выглядел как герцог. Его лицо осунулось, в глазах читалась усталость. Сегодня он был просто мужчина.
Эмма вздохнула.
– Зачем?
Он провел большим пальцем по ее виску, потом по щеке.
– Ты пришла ко мне тогда, хотя вовсе не должна была, и занималась со мной любовью, хотя для этого не было никакой причины, Эмма…
Она не видела ничего, кроме его глаз.
– Я уже тогда любил тебя. Ты это знала?
– Нет, – прошептала она, – нет. – Потому что это невозможно. Он был герцог по прозвищу Холодное Сердце, а она была… пустая, как раковина.
– И мне необходимо знать все о той ночи, потому что, я думаю, ты тоже любила меня.
– Нет.
– Если бы я знал, если бы я был не такой пьяный… я бы понял, почему ты пренебрегла своими грандиозными планами ради меня. И я бы понял, что ты невинна. Так скажи мне, почему ты пришла. Почему?
– Пожалуйста, уходи. Уходи. Уходи. Моя голова раскалывается, и я не хочу видеть тебя здесь.
Харт подвинулся, и она решила, что он уходит, но он нагнулся и поцеловал ее в голову.
– Так лучше?
– Нет. Мне будет лучше, если ты уйдешь.
– Я не противен тебе. Ты не ненавидишь меня. И ты, возможно, любишь меня, как я люблю тебя. Я люблю тебя, Эмма. Я хочу жениться на тебе, иметь детей и семью. С тобой…
– Нет! – вскрикнула она и закуталась, как в кокон, в одеяло. Она отодвинулась от него и, перевернувшись, в гневе стукнула его кулачком. – Нет! Нет! Нет! Я не хочу тебя, ты слышишь? Ты противен мне. Ты и то, что ты заставляешь меня чувствовать. И дети. Они слабые, жалкие и…
– Ты снова лжешь. У тебя был маленький брат. И ты любила его. Разве не ты…
– Прекрати! – Ее горло болело от криков. – Прекрати! Не говори о нем. – Она глотнула воздух, но это не смогло остановить глухих рыданий, которые вырвались из ее груди. Он попытался обнять ее, но она оттолкнула его. – Ты ничего не понимаешь! Ничего!
– Расскажи мне.
– Конечно, я любила его. Я любила его, и он умер, как и все другие. Моя мать. Мой отец. Мой дядя. Мэтью. И все это моя вина. Моя.
– Эмма. – Его голос убаюкивал ее. Он не понимал. – Ты не виновата в их смерти.
– Ты не понимаешь. Моя мать, она заболела после того, как я родилась. Ей не надо было иметь другого ребенка. Мы убили ее, Уилл и я. А мой дядя… если бы я оставила Мэтью одного, если бы я сказала ему, что не могу встретиться с ним в ту ночь… этого бы не произошло. Ты понимаешь? Флиртовать с ним было моим единственным развлечением. Мне и в голову не приходило, что он любит меня. Я не понимала, что свожу его с ума, толкаю его к тому, что в конце концов он убил сначала моего дядю, а теперь и себя.
– Этот человек выслеживал тебя, словно ты животное. Он поджег оба твоих дома!
– Из-за меня. Что-то такое есть во мне. Что-то нехорошее, дикое, что толкнуло его на безумие. Я такая же ужасная и такая же грешная, как мой отец.
– Ты совсем не такая, как твой отец. Ты чувственная женщина со здоровыми страстями.
– А Уилл… – Эмма присела в постели и натянула одеяло до подбородка. Она смотрела в камин. Пламя казалось живым, но несло боль и смерть. – Мой отец был пьян. Он был пьян и смеялся, так как это было после распутной ночи пьянства и похоти. Он хотел взять Уилла проехаться в фаэтоне, который выиграл в карты в ту ночь. Я говорила ему «нет». Я говорила, но Уилл был так взволнован, потому что отец никогда не уделял нам внимания. Он стал просить, говорить, что хочет ехать, и отец сказал, чтобы я закрыла рот, не то узнаю вкус настоящих слез. И я испугалась. Я и прежде видела женщин, плачущих в нашем доме, и была испугана и поэтому молча наблюдала, как он усадил Уилла в эту карету. А ведь я знала, что он не в себе… Я знала. В тот момент в моей голове возникла эта картина: лошади, дорога, несчастье. Но я не сделала ничего.
– Ты была просто девочка. Он был твоим отцом.
Она начала плакать, мягкие высокие звуки лились из ее горла. Слезы капали на простыни. Он потянулся к ней, и она не оттолкнула его, пораженная своей слабостью и жаждая участия.
– Он был маленький, совсем ребенок. И когда они рассказали мне, я не поверила им. Я не могла. Я сказала няньке, что она глупая корова, и побежала, бежала всю дорогу, забралась на чердак, чтобы не видеть никого. Я оставалась там несколько часов. А когда спустилась вниз, уже стемнело. И… они все приехали. Все. Мой отец не платил им много месяцев. Они забрали серебро, ковры и хрусталь. В доме было холодно и очень темно.
– Должно быть, тебе было страшно.
– Я просто… не знала, что делать.
– Конечно, не знала. – Он скользнул под одеяло и прижался к ней всем своим телом. Его руки гладили ее голую спину – это прикосновение не имело ничего общего с сексом. Ей хотелось прижаться к нему в этот момент, исчезнуть, раствориться в его тепле и силе. Но она не могла исчезнуть, как бы того ни хотела.
– Я нашла свечу на полу, зажгла ее и пошла по дому, ища брата, уверенная, что он в своей постели или в классной комнате. Я помнила, как воск капал мне на руку, но я не могла оставить свечу. И потом я нашла его.
Его дыхание вырывалось из груди. Она поняла, что ее ухо прижато как раз к его сердцу, и его кровь била так сильно и уверенно.
– Они лежали в столовой на столе. Их… Слуги положили их, и всё. Они знали, что я в доме, знали, что я найду их. Я не знаю почему, но они даже не омыли их тела и не стерли кровь.
– Прости.
– И мой брат… мой маленький братик… У него никогда не было матери. Я заботилась о нем и любила его. Я поднимала его, когда он падал, утешала, когда плакал. И вот теперь он погиб… когда карета перевернулась, попал под колеса. Так больно.
– Я уверен, он ничего не успел почувствовать.
– Нет. Он чувствовал. Они принесли его в дом, и он был весь в грязи и крови. Неподвижный и холодный. Но на его щеках остались чистые дорожки. Я поняла, что он плакал, и это были следы слез, которые смешались с кровью. Он лежал на этой дороге и плакал. И все из-за меня.
– Эмма, нет!
– Я знаю, как он плакал. Я и сейчас слышу это. Он хотел, чтобы я была с ним, Харт. Как всегда… Я только не знаю, как долго он плакал, и иногда тоже хочу умереть.
– Тихо, тихо… – пробормотал он, когда она зарыдала, уткнувшись ему в грудь. – Ш-ш-ш… ты любила его, и ты дала ему много хорошего. Это была не твоя вина.
– Я знала, что это случится.
– Но не могла предотвратить, ты была ребенком. Ох, Эмма, ты была просто ребенком. Мне так жаль.
Она плакала о своем брате, о всех своих близких, которые умерли. Даже о Мэтью. И Харт просто обнимал ее и гладил по спине, шепча на ухо что-то бессмысленное…
