— Почему ты не произносишь моего имени? — вдруг спросил он.
— Пленнице не положено произносить имя своего хозяина, — вырвалось само собой, но Вихсар нисколько не изменился в лице от её грубого ответа.
— Ты не пленница. Произнеси моё имя, я хочу его услышать.
Мирина посмотрела на него прямо, и на язык будто каплю горячего воска капнули, так чуждо и непривычно было это сделать. Она и в самом деле не звала его по имени, наверное, боялась, что если произнесёт его, то створки её души распахнутся, и она потеряет что-то важное, то, что держит его на расстоянии от неё.
— Ну, говори, — прошептал хрипло и нетерпеливо.
Мирина облизала губы, ставшие будто ссохшимися.
— Вихсар, — произнесла и замерла, прислушиваясь к собственному голосу, которым прозвучало имя заклятого врага, но не почувствовала какого отторжения и небо не упало.
Хан долго на неё смотрел, и губ его вдруг лёгкая улыбка коснулась, Мирина и не видела такого ни разу. Никогда. И это обезоружило окончательно, она почувствовала, что падает, и побоялась разбиться. У него чувственная улыбка, а может, всё дело в смертельной усталости, которая всё же постепенно накатывала на неё, давя на плечи.
— Мне нравится, как оно звучит твоим голосом, — проговорил хан, выпуская руку.
Жар прихлынул к щекам. Мирина, поёрзав на месте, взяла себя в руки, продолжила делать то, зачем пришла. Торопливо собрала ткань, открывая рану, и похолодела. Кожа вся багровая, рана по краям рваная, из неё сочилась кровь. Трав бы каких. Сглотнула, не показывая вида, насколько плохо всё выглядит.
— Нужно возить с собой знахарку, — пролепетала княжна будто в укор, собираясь с мыслями, что успели растечься, как вода в ладони.
Смочила в чаше лоскут ткани, которых нашла рядом целую стопку, протёрла вокруг багряные разводы. Вихсар нахмурился вновь, но глаз не закрыл, смотрел на неё неотрывно, и Мирина из спутанного комка мыслей под его взглядом чёрных до невыносимости глаз выдёргивала нитями нужные слова, сплетая их в заговор беззвучно, только губы одни шевелились, но чётко и ровно, выпуская воздух, как тому учил её Радонег. И не думала, что станет это делать для врага. Для врага ли? Взгляд его скользил по её лицу, опускаясь на губы и ниже. Мирина закончив, нашла в полутьме его руку, накрыла своей ладонью — не знала, зачем это делает, просто порыв, неподвластный всем её убеждениям, которые она выстроила вокруг себя каменной стеной. Но Вихсар сплёл свои пальцы с её, притянул вконец онемевшую и ослабшую княжну ближе, укладывая её рядом собой на плечо, и Мирина не стала тому сопротивляться, поддаваясь, легла, чувствуя, как крепость её начинает сыпаться, ощущая спиной дрожь его могучего тела, слыша дыхание всё ещё тяжёлое, грохот горячего сердца. Окутал чуть горько-терпкий запах трав и его запах. А потом она ощутила его губы у виска, что собрали капельки проступившего пота от усилий, которые она проделала, сплетая заговор. Вихсар ничего не говорил. Рядом с ним, таким большим, сильным, нерушимым и неуёмным вихрем было так тепло и уютно, он внутри весь бушевал, одновременно оберегая её сон, и это ощущение новое, едва зарождающееся в сердце, пустившее свои ростки, ещё хрупкое, расшатывало её окончательно, но не было сил думать, узнать его лучше. Мирина закрыла глаза, опрокидываясь в безмятежный сон, доверяясь ему.
Из глубин сна Мирину выдернул грубый окрик. Она открыла глаза, посмотрела сквозь сонную пелену, пытаясь понять, кто это был и откуда исходят тревожные звуки, вынуждая проснуться окончательно. Тут же затаилась, лёжа на боку, глядя в потолок, вслушиваясь в незнакомую речь, разглядывая рейки шатра да чуть колышущуюся от ветерка тканевую кровлю. И снова окрики разнеслись снаружи, казалось, уже ближе. Видно вернулись воины с места погребения. Вчерашний день обрушился на Мирину, как ушат ледяной воды, поселяя в ней разлад и беспокойство. Хотелось закрыть глаза и вновь провалиться в небытие, лишь бы скрыться от раздирающих на части чувств, закрыться и не помнить ничего, не думать о брате, который решился напасть на племя валганов. Княжна зажмурилась, отринув прочь воспоминания, но вчерашний день, как смола, просачивался в тело, отяжеляя. Едва только свежесть утра взбодрила тело, прошлась тёплой волной, а Мирина уже почувствовала себя разбитой.
Осознав вдруг, что она тут, в шатре Вихсара, всю ночь рядом с ним провела, княжна пробудилась, невольно сжалась вся, перестала дышать, чувствуя всей кожей, всем нутром лежащего рядом с ней мужчину, возвращавшего её назад, в прошлое, когда она точно так же встречало утро в его постели, но горечи от того уже не было, а было странное чувство спокойствия.
Мирина огляделась. В шатре было сумрачно, свежо, хоть и тепла очага хватило до раннего утра. Белёсые лучи стрелами пронизывали полумрак, лились из прорезей, проделанных в стенках для воздуха свежего и света, чертили туманные серебряные полосы полупрозрачными клинками. Затаив дыхание и скомкав мягкое приятное к коже покрывало, княжна в полной мере ощутила тепло, исходившее от Вихсара. Запах тонкий трав, еловой смолы и чуть горьковатого дыма были тому подтверждением, что это не сон. Она пришла сама и осталась здесь сама, не ушла. Немного голову приподняла, оглядывая себя, укрытую беличьим одеялом. Из одежды рубашка одна. Совсем забеспокоившись, она пошевелилась — уйти бы поскорее, пока спит.
Распрямила колени, чувствуя под головой мужскую руку. Вихсар даже не пошевелился. Напрягшись, Мирина осторожно развернулась, стараясь не сбить одеяло, но валган по-прежнему лежал недвижимо, не дрогнули мышцы в ответ, не услышала вздоха — ничего. Мирина закаменела сама, вся обращаясь вслух, а в груди сердце неровно, неспокойно заколотилось — неужели… Сжав кулаки, приподнялась, уже не осторожничая. Дыхание пропало из груди. Взглядом пробежала по совершенному, слаженному, вытянутому, литому стану, прикрытому покрывалом и лоскутами, пропитанными багровыми тёмными пятнами крови, подсохшими уже. Лицо Вихсара было отвёрнуто, бронзово-смуглый загар, покрывавший руки и грудь, поблек, да так явственно заметно, что защемило под рёбрами от разломавшегося под сердцем неопрятного холодка.
Нахмурившись, Мирина, туго втянула в себя воздух, сглотнула подступивший ком. Как бы там ни было, как бы ни ненавидела и ни презирала, а смерти она ему не желала. Мирина протянула дрожащую руку, тронула колючую щёку, погладила золотисто-медовую скулу, каменную шею, подтянулась ближе, в лихорадке пытаясь уловить хоть какое-то движение воздуха в его груди, судорожно нащупывая под ещё горячей кожей тёплую тугую жилу. Вихсар вдруг накрыл её руку своей ладонью, чуть сжав пальцы, и сердце оборвалось и тут же скакнуло в бешеном галопе. К груди так и прихлынул жар вместе с облегчением. Мирина выдохнула, и голова закружилась. Он как ни в чём не бывало погладил её узкое запястье, скользнул к плечу сухой ладонью с грубой кожей, тронул локоть, сжал стальной и в то же время мягкой хваткой, притянув Мирину к себе плотнее, одновременно поворачивая голову. Княжна ощутила на лбу его дыхание, что ожогами ложилось на кожу, перетекая к скуле, шевеля волосы на висках, оставляя жгучий след. В одно мгновение, даже не успела опомниться, оказалась зажата в крепких тугих объятиях, чувствуя через ткань формы его тела, сплетённого из упругих мышц. Мирина подобралась вся, скользя босыми пятками по постели, опасаясь потревожить раны.
