Майк представляет меня как приемную дочь. Один кивает, говорит – Стив ждет вас на кухне. Пол, плитку в холле нужно заменить. Я держусь за Майка, пока мы идем.
– Крепись, – говорит он, кладет руку мне на спину.
Я снова спрашиваю, где Саския.
– Врач «Скорой» сделал ей укол, что-то успокоительное, она сейчас спит у себя в спальне.
Полицейский, сидевший за столом, встает, когда мы входим.
– Вы, наверное, Милли. Вы позволите задать вам несколько вопросов? Я понимаю, что вы потрясены.
– Могу я остаться с ней? – спрашивает Майк.
– Конечно, это не займет много времени, обычная формальность. Пожалуйста, садитесь.
Он кладет перед собой блокнот, открывает, снимает с авторучки колпачок.
– Что вы можете сказать о том, когда в последний раз видели Фиби?
– В школе, после занятий, это было часов около четырех.
– Как она выглядела?
– Как обычно, по-моему. Держала в руке телефон.
– С кем она разговаривала, не знаете?
– Не знаю, она не говорила, а читала сообщение. Была чем-то взволнована.
Он делает пометку в блокноте.
– А она не говорила, чем?
– Нет.
– Она собиралась сразу из школы пойти домой?
– Думаю, что да, она сказала, что у нее дела.
– О чем еще вы с ней разговаривали?
– Ни о чем. Я торопилась, меня ждали. Мы договорились делать декорации для нашего спектакля.
– И вы там провели всю вторую половину дня? – спрашивает он.
– Да, нас было человек пятнадцать и одна учительница, мисс Кемп.
Еще одна пометка в блокноте.
– В котором часу вы ушли из школы?
– Я вышла с моей учительницей, уже после семи, и тут позвонил Майк.
Полицейский смотрит на Майка, тот кивает, подтверждая, что так и было, лицо его выглядит постаревшим. Полицейский закрывает свой блокнот, завинчивает колпачок на ручке. Характерная деталь. Сигнал, что допрос закончен.
– Сочувствую вашей потере. Думаю, мы закончили, – говорит он.
Он молчит несколько секунд в знак уважения, так его учили, он честно выполняет. Потом встает, отодвигает стул, тот скрипит по плитке. Майк вздрагивает, каждый звук, каждое ощущение сейчас кажутся сильнее.
– Вы будете ночевать здесь? – спрашивает полицейский.
– Возможно, все зависит от самочувствия моей жены. Ей сделали укол.
– Прислать к вам клининговую бригаду? Сейчас не время для генеральной уборки, но хотя бы наведут порядок, чтобы вы могли здесь провести ночь.
– Если возможно, буду благодарен, – отвечает Майк.
Я прикрываю глаза, когда прохожу мимо брезента. Майк велит мне оставаться в своей комнате, пока он не позовет.
– Если Саския проснется, мы поедем в отель сегодня, а если нет, то завтра утром.
В телефоне у меня три сообщения от Морган, спрашивает, все ли со мной в порядке и почему возле дома полицейские машины. Я отвечаю, что со мной все в порядке, а с Фиби нет, она умерла, упала с лестницы и разбилась. Вот блин, – Морган отвечает сразу же, – она была довольно противная, но такого я никому не пожелаю, несчастный случай это вообще хуже не бывает. Да, отвечаю я.
Хуже не бывает.
37
Всю последнюю неделю мы живем в отеле, Рози в приюте. Дом больше не кажется жилым, мрамор в холле нужно снять. Заменить. Тот кусок основательно вымыли еще раз. Я постоянно представляю себе, как Майк и Саския реагировали, когда обнаружили тело Фиби. Саския. Рухнула на колени, закричала, наверное. Майк рядом. Большими прыжками. Быстро. Бросается к Фиби, проверяет пульс, вот почему его рубашка и руки в крови. Он ползал по полу, наклонялся над ее телом, обнимал. Саския онемела после шока.
Я переживаю за них обоих, круглосуточно семь дней в неделю мое внимание, как фонарь, направлено на их скорбь. Майк вынужден двигаться, но его движения стали медленнее, чем обычно, каждый шаг напоминает ему о том, что он увидел, когда вошел в дом. Он заведует нашими таблетками, и по утрам мы выстраиваемся за своей порцией – я и Саския, если встает с постели. Она берет все, что он дает, и протягивает руку за добавкой. Она проспала весь день, сообщил мне Майк, когда после этого я вернулась из школы в первый раз, стремление к порядку, к нормальной жизни двигало мной. Я думала, что буду рада этого избежать, но нет, я хотела быть с ними. Майк чувствует то же самое, говорит, им это помогает, когда я возвращаюсь каждый день.
По ночам, через стенку, я слышу, как Саския плачет, их номер рядом с моим, жалобный непрерывный плач, совсем детский. Да, это горе. Страдание делает человека взрослее и в то же время превращает в ребенка, возвращает обратно к тому состоянию, когда хочется, чтобы тебя убаюкали и защитили от внешнего мира. Вчера мы дали отбой и вернулись домой. Еще совсем недавно я бы сразу прошла в свою комнату, стала набрасывать твой портрет, повторять очертания твоего лица, но сейчас нет. Я провожу как можно больше времени с Майком, готовлю чай и кофе и что-нибудь перекусить, ухаживаю за Рози. Приношу пользу. Севиту отпустили на столько, на сколько она захочет. Майк сказал, она была совершенно раздавлена после его звонка, когда на следующий день он сообщил ей, что произошло. Они с Фиби были очень привязаны друг к другу, сказал он.
Я слышала вчера, как он плакал в телефон, когда разговаривал со своим отцом, который живет в Южной Африке, он слишком стар, чтобы прилететь, его не будет на прощании с Фиби, которое сегодня состоится в актовом зале школы. Саския ни с кем не встречается, ни с кем не созванивается, ее родители умерли, когда ей было лет двадцать с небольшим, братьев и сестер нет. Майк обеих девочек тащил на себе.
Вчера поток посетителей не иссякал. Приглушенные голоса, открытки, цветы. Друзья. Враги. Друзги. Отношение ко мне в школе заметно изменилось, как будто смерть Фиби разрушила силовое поле отчуждения вокруг меня, которое возникло по ее наводке. Клондин обнимает меня при первой встрече, плачет, уткнувшись мне в шею, приходится после этого идти в ванную, смывать ее слезы со своей кожи.
Когда мы сегодня приезжаем в актовый зал, нас окружает розовое море, это любимый цвет Фиби. Шляпки, юбки, боа из перьев – женское сборище сплошь розового цвета. Сотни глаз смотрят на нас, пока мы идем в первый ряд. У меня за плечами суд, и я его как-никак выдержала, но эта толпа почему-то действует мне на нервы гораздо больше.
Мисс Джеймс говорит о достижениях Фиби, об успехах, которые, безусловно, ожидали ее в будущем, независимо от поприща, которое она бы выбрала. По залу прокатывается волна: все всхлипывают, шмыгают носами. Девочки наклоняются друг к другу, некоторые искренно горюют, остальные устраивают драмтеатр, как принято у девочек подросткового возраста. Потом выступает Клондин, она читает стихотворение, которое посвятила Фиби. Последние две строчки: не рыдай на моей могиле, я останусь навек в этом мире.
