Грудь разрывало, горло саднило, руки и ноги проняла дрожь. Больно было сделать вдох, будто вместо лёгких вложили камни. Зарислава судорожно втягивала обжигающий горло воздух, сжалась, дыша часто и быстро, как издыхающая, загнанная до смерти кобылица. Сердце выскакивало, казалось, и вовсе остановится, не выдержит напора, разорвётся. Где-то в голове билась мысль, что нужно вставать. Вонзив пальцы в землю, Зарислава приказала себе подняться, но сил хватило лишь на то, чтобы встать на четвереньки. Она застонала от безысходности. От усилий в глазах всплеснуло огненное зарево, голова загудела, она зажмурилась, выжидая, когда прекратится безумная круговерть. Только потом Зарислава ощутила, как пальцы на правой руке заливает что-то горячее и липкое. Плечо тут же вспыхнуло острой резью, напоминая о себе. Зарислава покосилась на него. Промокшая от крови ткань платья облепила плечо. Всё же зацепили стрелой, а она и не почувствовала сразу. Дурнота подкатила к горлу. Стиснув зубы, травница зажала ноющую рану ладонью, терпя выстреливающую резь. Нужно бы перевязать, остановить кровь. Но это потом.
«Они не спасутся», – пронеслось в глубине воспоминанием, и чернота заволокла душу. Вот и кончилось счастье Радмилы.
Кто их привёл? Неужели… Но нет, Марибор отбивался наравне с другими, смертельно ранен. Марибор свержен… Отчаяние скользнуло по спине холодной змеёй. Что теперь с Радмилой, Данияром? Перед глазами возникло белое, как мел, лицо Бойко. Зарислава едва не завыла в голос. Судорожно дыша, она зажала рот выпачканной землёй ладонью, чтобы не закричать. А ведь нужно было прислушаться к себе, ведь чуяла неладное, почему не настояла, не поделилась переживаниями с Радмилой? Ведь княжна бы послушала её, уговорила Данияра оправиться в путь в другой день. Зарислава была слишком занята собой, своими чаяниями, но настоящая опасность поджидала впереди, и её нужно было страшиться.
Теперь Зариславе её терзания о своём выборе казались детской чепухой. Как можно стать жрицей, не имея сил бороться с настоящей бедой? Глупая! Правильно говорила Ветрия – незрелая, непутёвая глупышка. И что Марибор в ней заметил особого?! Зарислава, сжав шелуху и хвою в кулаки, с остервенением ударила землю. Теперь уже поздно жалеть о чём-либо.
Хруст ветвей она услышала не сразу, поздно спохватилась. Уже давно Зарислава не одна в лесу. Оцепенев, затаила и без того скудное дыхание. Раздался ещё шуршащий звук, потом треск. Сквозь гудение в голове Зарислава всё отчётливее слышала приближающиеся шаги, таиться было уже неразумно, она вскочила на ноги.
Двое степняков надвигались медленно, опасаясь спугнуть добычу. Зарислава с омерзением глядела то на одного, то на другого. Прежде она никогда не видела чужаков из степей. Сейчас же, в темноте, мало что могла рассмотреть, разве только крепкие фигуры, не такие высокие, как Волдаровские и Доловские кмети, приземистее, неказистее, но широкоплечие, с крепкими ногами. Узкие лица, затемнённые щетиной, были смуглы, лоснились от проступающего пота, только белки глаз и видно, да хищные оскалы желтоватых зубов. Недаром ползли толки, что они походили на зверей: коли попадал к ним кто в плен, мучили до смерти, что и белый свет становился ненавистен, и лучше умереть, нежели стать добычей врагов.
Похолодевшая Зарислава едва не распрощалась с духом, ожидая нападения, но они не спешили заламывать, наверняка прежде пустят по кругу. Девица сглотнула липкую слюну, посмотрела исподлобья зло, как загнанный зверёк, но проку от того было мало. Супротив двоих умелых воинов она – малое чадо, попавшее в сети. На выручку уже никто не придёт, а её, измучив до смерти, заберут с собой терзать дальше. Зарислава пятилась, а степняки продолжали двигаться осторожно. Отступать помешало что-то твёрдое и шершавое – она упёрлась в дерево.
– Сочная, молодая. Не зря бегали. Оскабе понравишься.
– Дубина, она ему не нужна, у него же есть Вагнара. А эта пташка нам достанется.
В следующее мгновение степняк, что подкрадывался с левой стороны, кинулся первым, рванул Зариславу на себя, собирая платье в кулаки, рывком содрал с плеч, будто кожу, оголяя спину и грудь. Сразу проняло холодом. Второй не заставил себя долго ждать, уже был рядом и две пары рук, принялись щипать и терзать Зариславу, сдавливая и сминая до боли. Их жёсткие губы скользили по телу, рождая только невыносимое отвращение и ненависть. Они касались, а Зариславе чудилось, будто к ней прикладывают раскалённое железо, тогда она сжималась и кричала, отбиваясь бешено и яро, кусалась и пиналась, за что получала шлепки и унизительные оплеухи. Их это только забавляло и дразнило похоть. Когда Зарислава это поняла, то затихла, тогда терпению голодных хищников пришёл конец. Один заломил руки травницы за спину. Другой же степняк, намотав на руку длинную косу, дёрнул так, что белые искры посыпались перед глазами. Теперь Зарислава только видела чёрные, паутиной спутанные кроны деревьев. Другой рукой степняк сжал горло, перекрывая дыхание. Лицо быстро вспыхнуло жаром от нехватки воздуха. Не имея возможности шелохнуться, травница прошипела:
– Прокляну.
Затаившиеся было душегубы помолчали некоторое время, и тот, кто держал спереди, засмеялся сипло.
– Давай, а мы послушаем, как ты будешь верещать, – степняк сильнее сдавил тонкую шею крупными пальцами, словно утёнка, и Зарислава закашлялась.
– Поторопись, Липоксай, а то скоро нагрянут остальные, – велел он собрату.
Тот и в самом деле поспешил, задрал низ платья, расслабил верёвку на своих штанах, погладив себя меж ног, обхватил бёдра Зариславы, подтянул к себе, торопясь пристроиться позади. От запаха резкого и горького, чуждого ей мужского пота Зариславу едва не вывернуло наизнанку. Бессильно дёрнувшись, зажмурилась, почувствовав горячие слёзы на щеках, на какой-то миг она отрешилась, в мыслях призывая свою покровительницу. Ощутив прикосновение к коже влажного и твёрдого мужского естества, всхлипнула. Сквозь туман в голове послышался шум, похожий на шипение. Зариславе понадобилось время, чтобы понять, что оно принадлежало не степняку, который пытался завладеть ей грубой силой. Застыла, прислушиваясь. Хватка степняка тоже ослабла, он вытянул шею, слушая нарастающий звук, не похожий ни на один шум, какими полнился лес.
– Что это? – спросил Липоксай, отстраняясь.
– Ты тоже слышал? – спросил другой.
Высвободив горло Зариславы, схватился за рукоять меча и вдруг вытянулся, будто его воздели на кол. Вскинув голову, он издал гортанный рёв, и вороновые волосы его вмиг посерели.
Не в силах сообразить ничего, Зарислава лишь видела, как белки глаз душегуба налились кровью, из носа и рта засочилась руда, потекла вниз, на шею. Степняк выпустил косу Зариславы и рухнул ничком уже мёртвым.
– Эй, Бруй? – толкнул Липоксай друга и тут же отпрянул. Запамятовав запахнуть штанину, хватился за гнутый клинок.
– Тварь, – процедил он, ненавистно сверкая угольными глазами, воздел лезвие над головой Зариславы.
Она уклонилась, готовясь к скорой кончине, как вновь объяло злое шипение. Когда Зарислава отрыла глаза, то похолодела. Побелевший степняк рухнул на землю без дыхания.
