Эллипс крикас горы —на другую[65].
Подумал, что похоже на Лорку, но не стал вслушиваться. Дошел до двери, за ней – коридор, устланный ковровой дорожкой. В противоположном его конце закрывалась другая дверь, в сужающемся проеме сверкнули блестки платья. Он улыбнулся и направился прямиком туда. Но когда открыл дверь, его встретило нечто неожиданное.
Абсолютная темнота – густая, непроницаемая.
Он пробормотал несколько слов, но ответа не последовало. Однако из угла слышалось шуршание спадающего шелка. Одного этого звука оказалось достаточно, чтобы он задохнулся. Не обращая внимания на непроглядную темноту, он вошел и затворил за собой дверь. Был почти уверен, что комната небольшая. Выключателей не обнаружилось. Шаг вперед, еще один. Нет сомнений в том, что девица ждет его там, причем обнаженная. Вдруг он почувствовал: что-то шевельнулось возле ног. Он повел носком туфли и наткнулся на что-то твердое. Наклонился, потрогал: на ощупь – ткань, твердые чешуйки блесток. Похоже, девчонка не сняла платье, потому что оно двигалось. Рульфо пришло в голову, что это может быть талия, но место было слишком тонким, длинным и холодным, к тому же скользило в его ладонях.
Все это его встревожило. Он выпрямился и стал отступать, пытаясь найти выход. За спиной внезапно послышался голос девушки, сопровождаемый смешком:
– Ты куда?..
Но он уже распахнул дверь и, чуть пошатываясь, выходил из темноты к свету. Что там с ним произошло, он не понимал, да это было и не важно. Он жаждал новых ощущений. Вечеринка эта в общем и целом оказывалась в высшей степени необычной, но очень и очень приятной.
Вернувшись в гостиную, он остановился. Женщина с совершенно седыми волосами, старая, но все еще красивая, с глазами, похожими на два топаза, одетая в старомодное, как носили в XIX веке, платье, сидела за пианино. Как только ее тонкие пальцы пробежались по клавишам, зазвучала мелодия, которую Рульфо тут же узнал – «Нежно», – раздались аплодисменты, и одновременно она запела – приглушенно, голосом, хорошо имитировавшим голос Билли Холидей[66].
The evening breeze caressed the trees… tenderly.The trembling trees embraced the breeze… tenderly.Then you and I came wondering byand lost in a sigh… were we[67].
Ее манера исполнения очаровала Рульфо. Он застыл на месте, желая только одного – слушать ее. Старуха, похоже, обратила внимание на его реакцию, потому что в паузе между куплетами она подмигнула ему одним из своих глубоких и блестящих топазов.
The shore was kissed by sea and mist… tenderly…[68]
Музыка эта погрузила его в волны блаженства, в грезы – тонкие и ажурные, как серебряная филигрань. Тем не менее, хотя он и ловил каждое движение певицы, краем глаза заметил что-то еще. Он обернулся и увидел, что по чистой случайности стоит возле окна. И внимание его привлекло какое-то движение в садовой беседке.
Сцена, которая предстала его взору, приковала к себе его внимание на гораздо большее время, чем можно было предположить.
В беседке разворачивалась своя «вечеринка» – гораздо более интересная, если судить по столпившимся под цветочными гирляндами обнаженным женским телам с лунообразными и белыми, словно сырые круассаны, ягодицами. По какой-то неведомой причине ему показалось важным их пересчитать: двенадцать. Они стояли так близко друг к другу, что было сложно понять, что же они там делают. В промежутке между телами он разглядел девушку в красном платье и с черными волосами. Подумал, что вроде бы знает ее, но не мог припомнить ее имя.
А перед всеми ними увидел
Your arms open wide[69]
что-то еще.
and close me inside…[70]
Он силился понять, что же это такое. Похоже на кол, воткнут в газон. А на нем вроде бы насажено сверху… Он вгляделся.
Что же там?
You took my lips, you took my love[71],
Что же это, ради всего святого? Сломанная кукла?