Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 200
Наконец Контарини встает со своего места во главе стола и поднимает руку властным жестом, чуть согнув ладонь.
— Безусловно, это верх неприличия: торопить гостей во время трапезы, — говорит он. — И я заранее приношу вам свои извинения. Однако мой уважаемый коллега, синьор делла Порта, сообщает, что подготовленная им демонстрация должна начаться сейчас же, если мы не хотим лишить себя этого удовольствия. Ибо успех данного дела — как, впрочем, и многих других дел — напрямую зависит от ярких лучей полуденного солнца. Более я ничего не скажу вам прежде времени, дабы не навлечь на себя безмерный гнев нашего миниатюрного неаполитанца. Теперь прошу всех проследовать через двор в помещение, где для нас уже расставлены стулья!
Торопливо пробормотав извинения, Гривано вскакивает и первым покидает двор, чтобы хоть ненадолго уединиться и наконец взять себя в руки. Пульс неравномерно бьется в висках и груди, подобно молотам рабочих, загоняющих сваи в вязкую глину. «Я попросту болен, — думает он. — Банальная лихорадка из-за вредных испарений лагуны. Это совпадение, никак не связанное с девушкой». Но, рассуждая таким образом, он не может удержаться от сравнения себя с плохим актером, повторяющим чужие подсказки перед незримой публикой в темном зале собственного разума. И это притом, что какая-то сокровенная часть его сознания уже знает правду.
Поскольку в его желудке нет почти ничего, могущего замедлить действие вина, поступь Гривано тяжела и нетверда. Войдя в главный зал, он обнаруживает, что оттуда уже вынесли рыцарскую амуницию, одновременно затемнив ширмами и шторами все окна. Теперь слабый свет проникает в зал только через крытую галерею с фасадной стороны, переливаясь отблесками вод Гранд-канала на потолочных фресках. Где-то поблизости — он не может понять, где именно, — слышится легкий металлический звон и сдавленный детский смех.
Гривано моргает, дабы скорее привыкнуть к внезапному переходу из света в темноту, но тут появляется слуга с лампой и предлагает ему проследовать в соседнюю комнату. Здесь также занавешены все окна, а перед шторами установлен высокий экран, сшитый из нескольких полотнищ белого холста. При тусклом свете канделябра Гривано видит четыре ряда кресел, обращенных к экрану и разделенных в центре широким проходом. По этому проходу он добирается до первого ряда и, садясь в одно из кресел, замечает сбоку от экрана небольшую лекционную кафедру, а на полу у стены длинный ящик, один конец которого исчезает под шторами. Пока он теряется в догадках относительно всех этих приготовлений, подходят остальные гости, и кто-то садится справа от него. Не поворачивая головы, он догадывается, что это все та же девушка.
Последним входит Контарини и величаво опускается в кресло. А делла Порта уже стоит на кафедре.
— Сенатор Контарини, — начинает он, — почтеннейшие дамы и господа, мои дорогие друзья! Благодарю вас за предоставленную мне возможность продемонстрировать сегодня некоторые из научных принципов, кои с давних пор являются предметом моего неослабного интереса. Прежде чем мы начнем, должен предупредить, что увиденное может вызвать сильное потрясение у неподготовленных зрителей. Посему чувствительным дамам, а равно господам с хрупкой душевной и физической конституцией рекомендуется покинуть этот зал прямо сейчас. С другой стороны, спешу заверить вас в том, что зрелище, очевидцами коего вы вскоре станете, создается посредством чистейшей натуральной магии на основе тщательного изучения мною тайных мировых процессов, обусловленных Божественным Промыслом. От дальнейших пояснений я воздержусь, добавив только, что заинтересованные особы могут обратиться к новому изданию моей книги «Натуральная магия», благо приобрести оную можно в любой книготорговой лавке сего прекрасного города. А сейчас я, с вашего позволения, зачитаю отрывок из этой книги, представляющий собой стихотворный рассказ моего собственного сочинения. Погасите свет в зале, пожалуйста.
Делла Порта начинает декламировать высокопарный пролог, воспевающий былую славу и величие Республики. Внимание Гривано к его речи гаснет вместе со свечами, поочередно перемещаясь на девушку, на Контарини, на других гостей, на позолоченное убранство комнаты, на загадочный ящик у стены, затем снова на девушку, пока со стороны занавешенных окон не доносится какой-то глухой звук, и тотчас на экране из холста возникает панорамный вид.
Вздох изумления, приправленный невнятными, но явно крепкими словечками, проносится по комнате; девушка напрягается, чуть смещаясь в сторону Гривано. Впечатление такое, будто стена перед ними вмиг исчезла, открыв слегка затемненный пейзаж: поляна в окружении развесистых деревьев под лишенным солнца небосводом. Изображение выглядит настолько живым, а краски и детали — настолько естественными, что лучшие произведения самых искусных живописцев показались бы рядом с ним жалкой мазней слабоумных детишек. Более того — листья призрачных деревьев на самом деле шевелятся, колышимые легким бризом! Ахи и охи публики возобновляются с удвоенной силой.
После первоначального шока Гривано вспоминает одну из глав в книге делла Порты — а также куда более основательное исследование данного вопроса в трудах Ибн аль-Хайсама — и ухмыляется, довольный собственной догадливостью.
— Это камера-обскура, — шепотом говорит он своей соседке. — Вон тот ящик на полу. А то, что мы видим на экране, — это всего-навсего отражение сада за стеной.
Девушка долго не отвечает.
— И промолвил засим великомудрый Дандоло, — монотонно декламирует неаполитанец, — чей пыл не смогли остудить и преклонные годы…
— Однако мы сейчас обращены лицом к саду, а не спиной к нему, — шепчет девушка. — Кроме того, изображение не перевернуто, как это должно быть в камере-обскуре.
— Ш-ш-ш-ш… — прерывает их беседу Контарини.
А ведь она права: это не камера-обскура — или, по крайней мере, не обычная камера-обскура, описанная в научных трактатах. Увы, по части оптики Гривано не слишком силен. «Используются дополнительные линзы? — гадает он. — Или выпуклое зеркало?»
Звуки цимбал и пронзительный вой шалмея прерывают его раздумья. На экране появляются два отряда воинов; блики от их мечей и шлемов скользят по темной комнате, производя воистину фантастический эффект. Грозно потрясая оружием, обе группы выстраиваются по разные стороны бутафорской крепостной стены: византийцы слева, крестоносцы справа.
Делла Порта продолжает вымучивать изложение знакомой всем истории о том, как слепой дож Дандоло возглавил отчаянный штурм Константинополя.
— Смутились иные князья, узрев столь большую отвагу в столь немощном теле, и стыд охватил их при мысли, что старец, чьи подвиги им довелось созерцать, сам видеть не мог уж давно.
В другое время тяжеловесный слог и надуманность образов могли бы повеселить Гривано, но сейчас ему не до веселья. Что-то в этой призрачной проекции делла Порты пробудило в нем целый сонм воспоминаний, которые, подобно сорвавшимся с якорей и уносимым бурей судам, возникают из ниоткуда, чтобы сразу же исчезнуть в никуда. Красный от крови Патрасский залив, покрытый горящими обломками, стрелами, щитами, отсеченными конечностями и белыми тюрбанами. Огромный сарай в Тифлисе, заполненный свежими трупами, от которых на холоде поднимается пар. Жаворонок, заряжающий пушку на квартердеке с непристойной песней на устах, а затем — удар грома, сизый дым, и его друга больше нет. Капитан Буа, привязанный к столбу на площади в Лепанто и дико вопящий, когда с его плеч начинают сдирать кожу. Сверток с останками Брагадина на столе перед послом Республики. Белая рука Верцелина, торчащая из-под дерюги. Снова Жаворонок, который при свете факела разворачивает потертый на сгибах листок бумаги. «Моя мама откажется верить в то, что я погиб. Но если ты принесешь ей мой аттестат, быть может, это ее убедит».
Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 200
