Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Самые точные карты были немецкие. На советских картах нашей деревни Апанасенки не было. А на немецких — даже колодец был обозначен. Вот так. У нас кругом болота. Сюда на телеге-то было тяжело приехать, а немцы на машинах только зимой могли добраться. Зимой 1942–1943-го они у нас квартировали. Расположились, зажгли плошки прямо в избе, свечи такие, штаны раскрыли и били вшей на огне, не обращали внимания ни на кого, а в доме бабы были. Говорят: немецкая культура, а немецкий солдат запросто мочился прямо при бабах. Когда они уезжали из деревни, они всем нашим курам головы свернули. У них свой был паек хороший, а наши куры — это дополнительно.
У нас был колхоз имени Сталина, так немцы ничего не поменяли: присылали разнарядку на колхоз имени Сталина. Их название устраивало. Им было все равно. Они не с индивидуальных участков собирали, а с колхоза. И видимо, эти нормы устраивали крестьян, они сдавали в срок, никаких эксцессов не было. А когда говорят, что немцы дали землю — это ерунда. Сами крестьяне, как распались колхозы, по жребию всю землю делили.
Маляров Игорь
Руководство Ленинграда мирный немецкий тыл никак не устраивал. Русская земля должна была гореть под ногами оккупантов. В каждый партизанский отряд назначались оперуполномоченные от НКВД. Кроме того, чекисты выполняли в тылу врага особые задачи собственными силами. 18 января 1942 года по линии НКВД был издан приказ, в соответствии с которым главной задачей ленинградского управления была организация диверсионных актов в тылу противника.
В 1941 году в Ленинградской области действовало всего 7 диверсионно-разведывательных групп. В 1942-м их забрасывали в несколько раз больше. Только за первое полугодие — 24 группы. Из них 14 групп бесследно исчезли. Одна из причин — отсутствие радиосвязи. Эти отряды отправлялись на задание без раций.
Совещание партизанских командиров
Советские разведчики говорили: «Можно быть трижды отважным и везучим, но все усилия превращаются в ноль, если у тебя нет радиостанции». Самая популярная среди партизан и диверсантов радиостанция — «Север». Весила она всего 2 килограмма. С батареями и антеннами — 10. Обычные станции весили килограммов 40. Немцы были уверены, что это чудо техники в Россию поставляют англичане. Но «Север» — советская разработка. Выпускалась в блокадном Ленинграде на заводе Козицкого.
Из вражеского тыла непрерывным потоком шли радиограммы. Разведчики НКВД докладывали, где сосредоточены немецкие войска, расположены пушки, обстреливающие Ленинград, аэродромы, с которых взлетали вражеские бомбардировщики. Эти точки немедленно обрабатывались огнем советской артиллерии и авиации. Весной 1942-го даже немцы вынуждены были признать успехи советской разведки.
Из донесения немецкой контрразведки 8 апреля 1942 года: «Впечатляющее знание противника дислокации немецких частей можно отнести на счет несомненной агентурной и шпионской деятельности».
Чекисты активно налаживали связи с местным населением. Без его поддержки выполнение заданий в тылу врага было невозможно. Но практически в каждой деревне находились пособники и агенты немцев. По их доносам регулярно проводились карательные акции.
Из донесения полиции безопасности: «В способах борьбы с партизанами изменений не произошло. Например, от одного осведомителя зондеркоманды стало известно, что в деревне Кузнецово есть партизаны. В результате немедленных действий партизан обезвредили. Были схвачены также 4 пожилые женщины, которые носили партизанам в лес еду».
Красная армия упорно пыталась прорвать блокаду. Достоверные сведения о немецких войсках и укреплениях нужны были командованию, как воздух. И эти сведения регулярно поступали в спецсообщениях НКВД. Но добывались они высокой ценой. Во вражеский тыл советские агенты забрасывались в массовом порядке, прежде всего — женщины и дети.
Из донесения немецкой контрразведки 1 декабря 1941 года: «Из Ленинграда в большом количестве засылаются женщины и дети в возрасте 12–13 лет. Советское командование сознательно использует добродушие и легковерие немцев».
ВОСПОМИНАНИЯ:
Смирнова Ольга
Наш батальон расформировали где-то в январе 1942 года. Меня должны были отправить работать в госпиталь, в город. Я комиссару говорю: «Оставьте меня лучше на фронте. Я — фронтовая медсестра, не умею делать то, что делают в госпитале, нас учили всего 2 месяца». Он меня отправил к военкому Всеволожска Горнову. Я Горнову сказала, что знаю немецкий язык, потому что у меня учительница была этническая немка. А еще до войны я училась в классе народного танца в Доме пионеров имени Жданова. У Горнова в кабинете сидели два человека из НКВД, Гвоздарев и Петров. Они меня спрашивают: «Вы хотите на передовую?» Я ответила, что там принесу больше пользы, чем здесь. А они мне предложили идти за передовую, помогать в разведке. Я должна была так немцам рассказать о себе, чтобы они меня решили завербовать, отправить в школу, а там я должна была имена и задания запоминать, а когда меня обратно отправят, рассказать все нашим. Я комсомолка и, хоть мне страшно было, согласилась.
Готовили нас совсем немного, наверное, 2 недели. У меня была очень хорошая легенда: я артистка, мы приехали давать концерт. Я подобрала листовку, и папа мне сказал уходить к немцам, чтобы выжить. Когда концерт закончился, я и перешла. Я даже в танцевальном костюме переходила линию фронта. А немцы не дураки, они стали спрашивать, кто у нас был в группе. Кто пел, кто танцевал, кто стихи читал. Я взяла имена своих школьных товарищей, а потом, когда меня через два месяца переспрашивали, не смогла вспомнить. И я им говорю: «Если у вас побуду еще месяц, так забуду, как меня зовут».
Гестапо — это страшно. Допрашивали только ночью. Я научилась плакать навзрыд, говорила немцам: «Я пришла к вам, поверила этой листовке». Однажды меня допрашивал какой-то гестаповец с лошадиной мордой. Он схватил меня за волосы и давай об стену бить, а потом потащил в солдатскую казарму и заставил там танцевать. Я думала, что сейчас издеваться надо мной станут. Я босиком была, вся в крови, лицо разбито, а платье грязное, я же два месяца не мылась. Как-то духом собралась, подумала, что это мой последний в жизни танец и оттанцевала. Я вспомнила наш бал и ребят своих, весь класс. У меня музыка в ушах звучала. И я выдала «Чардаш». Меня потом привели в землянку, дали листов 10 бумаги, сказали: «Пиши все, кто тебя послал, зачем. Если не напишешь, то мы тебя расстреляем». Я снова все написала, как по легенде. А еще взяла один лист и написала письмо как бы папе и спрятала его в дрова, но так, чтобы немцы заметили. В письме писала: папа, зря ты мне советовал уйти к немцам, они обещаний не выполняют и, похоже, я погибну. Ну и слова прощаний. Потом пришли два солдата с автоматами и погнали меня к лесу. У меня вся жизнь как в калейдоскопе промелькнула. Страшно, и жить хочется. А они меня довели до леса, постояли и вернули обратно в гестапо. А там немцы сидят и усмехаются: «Ну, что, артистка, испугалась?» Потом меня увезли в Любань, потом в лагерь.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
