Вижу танго целиком: все пары от самого начала до нынешнего момента — всех, кого знала, и тысячи незнакомцев, живших, любивших, пивших и умиравших с танго. Они танцуют в концентрических кругах вместе со мной и Свеном, и я оплакиваю наши расставания, крушение времени и новые надежды. Я вижу сад любви, который одновременно служит кладбищем. Вижу аккуратно накрашенные лица женщин и их тающий макияж под конец ночи, вижу тени будущей старости на моем лице. Слышу, как, подобно грудным клеткам курящих мужчин, растягиваются и сжимаются бандонеоны, и вижу Джошуа в его саду и Терри с гитарой. Вижу танцпол — пустой днем и заполненный парами ночью. Вижу зеленые улицы Буэнос-Айреса и всех исчезнувших молодых аргентинцев — жалкие призраки под дождем. Вижу, как в водах Рио-де-ла-Платы всплывают беззвучная музыка и грязные секреты. Вижу морозные ночи в полнолуние; чувствую душные объятия спящих любовников, чьи скелеты продолжают обниматься. Вижу Джованну с младенцем, она держит за руки родителей и какую-то пару, танцующую в выложенном плиткой дворике в Сан-Тельмо. Вижу Джейсона с выцветшей татуировкой и моего друга Шона, покидающего милонгу в своем черном пальто и с одурманенными алкоголем глазами. Вижу мою молодую бабушку — она курит сигарету и слушает по радио «Кумпарситу»; и тут же — неизвестную чернокожую женщину, которая ждет кого-то на аллее в Монтевидео. Вижу Оса в его неизменных диджейских наушниках и всех женщин, ждущих на окраине милонг, городов, обломках руин, и знаю все об их танцевальных туфлях, пудрах, надеждах. Я — это они, и одновременно мужчины, мечтающие о вещах и женщинах, которые им недоступны.
Я вижу былое и грядущее. Сегодня я — это все, с их сердечными ритмами и ранами, кровью и дыханием, сегодняшними надеждами и завтрашней кончиной. Я обнимаю всех, и все обнимают меня. Все вместе мы и есть танго.
В конце наших двенадцати минут (или это двенадцать танд?) я смотрю на Свена. Он выглядит под стать тому, что чувствую я.
Как и я, он знает, что эти ощущения больше — бесконечно больше, — чем любой из нас вообще мог надеяться «получить» от танго.
— Спасибо, — говорит он.
— Спасибо, — говорю я.
И мы расходимся по разным углам зала, как незнакомцы.
Кортина
Итак, почему вы танцуете танго?
Капка Кассабова: Вы меня спрашиваете?
Да, тебя. Я больше никого здесь не вижу.
Афтелонга
Что происходит с теми, чье сердце поражено танго?
Джейсон живет в Австралии и время от времени танцует. Мы иногда обмениваемся новостями.
Сильвестр продолжает репетировать один в пригородной студии. Мы танцуем вместе каждый раз, когда я возвращаюсь в город.
Терри написал мне грустное бессвязное письмо спустя два года после расставания. Он произвел на меня впечатление сломленного человека.
С Джошуа мы никогда больше не танцевали вместе, но мне хочется верить, что они с Глэдис нашли нечто большее, чем танцпол.
Джеймс по-прежнему пьет вино по вечерам в среду. Ануш, Джефф и кафе Limon живут и здравствуют молитвами Мурата.
Ос по-прежнему заправляет делами в своем Lo de Os в Буэнос-Айресе.
Рози теперь танцует меньше — по соображениям эмоциональной гигиены, сходным с моими собственными.
Шон неизменно остается поэтом и философом, а следовательно, дорогим другом.
А я? Когда я вернулась из Ситжеса, мне больше не требовалось физически населять мир танго, потому что танго поселилось внутри меня. Его музыка и поэзия бегут по моим венам. Его тень стала моей собственной и следует за мной повсюду.
Я купила машину и каждый уик-энд уезжала из города. Здесь, на Шотландской низменности, нет воспоминаний и ничто не заслоняет горизонт.
Однажды вечером я без особой причины (разве что желая увидеть северную летнюю ночь) выехала за город и остановила машину у обочины, чтобы пособирать ягоды. Рядом остановился лендровер, из которого вышел шотландский горец. Не спрашивайте, почему я решила, что он житель Хайленда, Северного нагорья, просто знала — и все. Замшевые ботинки и порванные джинсы, пепельные волосы спадали на суровое обветренное лицо, пластика мушкетера, нет, сразу трех мушкетеров.
— Привет, — смущенно поприветствовал он меня. — Сломались?
— Нет, — я сняла наушники. — Ягоды собираю.
Мое сердце замерло, почудилось, будто я видела его раньше, хотя это было не так.
— А, я так и подумал. Но хотел проверить, вдруг леди застряла на дороге и некому помочь. — Он держал огромные руки в карманах джинсов и выглядел озадаченным.
— А что вы слушаете? — спросил он, и я увидела, какие у него поразительно голубые, как горные озера, глаза.
— Пьяццоллу, — ответила я почему-то извиняющимся тоном. — Танго.
— О, вы танцуете танго!
— Да…
— А-а-а, — вздохнул он, — а у меня обе ноги левые.
Его признание прозвучало, как песня. Мы посмотрели на наши пыльные туфли. Молочное ночное небо быстро шагало к будущему утру. Над холмами повисла бледная радуга.
— Посмотрите, — сказала я, — ее второго края не видно.
— Ночные радуги всегда такие, — ответил мужчина своим мелодичным голосом.
— Что такое ночная радуга?
— Ну, само собой, лунная радуга.
Я не могла не улыбнуться во весь рот. С пассажирского сиденья высунул морду потрепанный спаниель.
— Это Пиплоу, мой пес. Как Сэмюэль Пиплоу, художник. Она девочка, но ей подходит это имя.
Горец оказался арт-дилером.
— Мне пора, будете в Хайленде, приезжайте посмотреть мою галерею. Не так гламурно, как танго, но кто знает — может, и понравится.
— Обязательно! — едва не сдержалась я, чтобы не закричать.
Он вернулся к машине и кивнул с улыбкой, похожей на восход солнца. Забравшись в свой автомобиль и взглянув на себя в зеркало, я увидела, что мои губы и зубы фиолетовые от ягод.
Мне понадобилось шесть месяцев и мужество, чтобы отправиться в его перестроенную из церкви галерею, расположенную посередине загадочного неземного Северо-Шотландского нагорья. Свет проникал внутрь из витражных окон и озарял картины.
Он поставил музыку. Это было «Воскрешение Ангела» Пьяццоллы. Он специально поинтересовался!
— Рада, что не «Смерть ангела».
— Слушал Пьяццоллу шесть месяцев, — он ухмыльнулся и протянул мне руки: боже правый, здесь, на краю Европы и моего долгого пути, я узнала, что идеальные объятия существуют и вне танго.
— Только, пожалуйста, не заставляй меня учиться танцевать.
— Надеюсь, ты никогда не будешь, — и я нисколько не лукавила.
Но, дорогие друзья по танго, как принято говорить: это «уже другая история».
