Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
Пожалуй, он действительно был юным энтузиастом, когда писал эти слова: ему был всего тридцать один год. Ну а если взглянуть на прочие сочинения и поступки этого ныне почтенного пожилого человека? Была ли ему вообще присуща подобная пылкость в те времена? Или же она проявляется только в тех случаях, когда он защищает Рэнд? В антологию 1966 года, «Капитализм. Незнакомый идеал», вошли три его эссе, и когда читаешь их, становится ясно, что идеология Гринспена нисколько не поменялась за те десять лет, прошедшие с письма 1957 года, в котором он клеймил «паразитов».
Если роман «Атлант расправил плечи» является библией объективиста, то антология «Капитализм» — его катехизис. Это такое же стенобитное орудие, как и художественные произведения Рэнд, только лишенное претензий на литературность. Здесь все излагается подробно, учение Рэнд примеряется к практическим проблемам Америки: к примеру, рассматривается вопрос о том, «какое правительство нам необходимо». Ответ можно выразить следующим образом: «Практически никакое и уж точно такое, какое не побеспокоит бизнесменов». Имеются там и эссе по другим вопросам, но главная цель антологии — разрешить вечно актуальную проблему правительства, которое просто-таки не желает убрать от бизнеса свои грубые лапы. Гринспен удостоился чести войти в число авторов наряду с Рэнд, ее заместителем Бранденом и Робертом Хессеном. И то, насколько важен был Гринспен для Рэнд, видно по трем его эссе, написанным для антологии, против двух эссе Брандена и всего одного Хессена.
В эссе Гринспена, попавших в этот сборник, отражен радикальный взгляд на устройство Америки. Возвращение золотого стандарта. Отмена антимонопольных законов и вообще всех форм регулирования. Книга, которую до сих пор переиздают и прекрасно покупают, отличается резкостью тона и содержания и так же изобилует объективистским жаргоном, как и письмо Гринспена для «The New York Times Book Review».
Эссе Гринспена «Посягательство на неприкосновенное» приравнивает правительственное регулирование бизнеса к падению нравственности в обществе. А Гринспен предстает здесь антиподом Ральфа Нейдера, выступая против того, чтобы правительство защищало потребителя от нечестных и недобросовестных бизнесменов. Комиссия по ценным бумагам и биржам и Управление по контролю за продуктами и лекарствами, по мнению Гринспена, совершенно излишни. Защита потребителя является «главнейшей составляющей контролируемой государством экономики». Всякие законы, которые защищают общество от нечистоплотных бизнесменов, даже проектные и строительные нормы, настаивает он, не нужны. Гринспен уверяет, будто потенциальной угрозы репутации достаточно, чтобы в обществе с нерегулируемой экономикой удержать застройщика от возведения никуда не годных зданий.
Он продолжает рассуждать об «алчности» бизнесмена (осторожные кавычки — его), которая является непревзойденным защитником потребителя. Репутация фармацевтической компании, отраженная уже в самой популярности ее торговой марки, и есть «чаще всего — ее главная ценность». И это утверждение еще более справедливо для фондовых компаний. «Фондовые компании стоят тех сотен миллионов долларов, которыми они ежедневно ворочают по телефону, — говорит Гринспен. — Малейшее сомнение в надежности слова брокера или в контракте, и он тут же будет вышвырнут из бизнеса».
Что особенно любопытно в этих пассажах, — они ни слова не говорят о том, как ведет себя рынок в условиях нерегулируемой экономики. Нет, Гринспен высказывает свой взгляд на ту реальность, какая представлялась ему еще во время написания того эссе для «The Objectivist Newsletter» в 1963 году (когда он был юным энтузиастом тридцати семи лет). Именно поэтому его комментарии столь примечательны. Эссе совершенно игнорирует выказанную рынком тенденцию вовсе не замечать давно вошедшего в обиход, рутинного мошенничества. Действительно, обман — настолько естественная черта финансовых рынков, что весьма редко наказывается как преступление, да и тогда возбуждаются лишь гражданские дела — третейские суды, групповые иски и преследования со стороны Комиссии по ценным бумагам и биржам США почти всегда завершаются без признания или отрицания вины со стороны ответчика. Объективисты утверждают, что они — против мошенничества, однако, сражаясь с регулируемой экономикой, они отказываются от единственного механизма, способного ликвидировать систематическое и повсеместное мошенничество.
Лучший из самых свежих тому примеров — финансовая пирамида Бернарда Мейдоффа, которая просуществовала как минимум двадцать лет. Законы никак не смогли на нее повлиять не потому, что законодательство — по своей сути неправильное, а потому, что сами регулирующие органы никуда не годились. Рынки были совершенно не способны увидеть этот масштабный обман, просуществовавший много лет в самом сердце фондовых рынков. Шли годы, и участники рынка, включая руководство крупнейших банков, начали что-то подозревать. Однако они не поделились своими подозрениями ни с другими участниками рынка, ни с общественностью, не говоря уже о регулирующих или правоохранительных органах, поэтому пирамида Мейдоффа продолжала существовать. Единственный способ поймать его состоял в жестком регулировании и мониторинге, обязательном для фондовых рынков, и в компетентном расследовании заявлений, например, таких, какие поступали от Гарри Маркополоса, утверж давшего, что Мейдофф — мошенник.
Мошенничества более мелкие, множество нечистых дел — начиная от взяток за право заниматься муниципальными облигациями и заканчивая надувательством инвесторов и покупателей прямо в торговом зале фондовой биржи, — всегда были на Уолл-стрит обычным делом, и рынок никак не реагировал десятки лет. Некоторые виды обмана были особенно широко распространены, когда Гринспен написал «Посягательство на неприкосновенное». То были обычные методы ведения бизнеса.[189] Недавняя история породила новые примеры того, как отдельные личности и компании получают прибыли, упорно пренебрегая нормами морали, и им все сходит с рук. Кредитный разгул, финансовый кризис и последовавшие затем скандалы дают нам сотни, даже тысячи примеров того, что капитализм не в состоянии надзирать за собой сам.
В основу своих доказательств Г ринспен, как это ни иронично, кладет утверждение, что бизнесмены по большому счету нечестны и что регулирование только лишний раз заставляет их проявлять свои худшие стороны. «Минимальные стандарты имеют тенденцию становиться максимальными», — утверждает он. По логике Гринспена, именно регулирующие органы, а не сами бизнесмены виновны в нарушении этических норм, которые происходят постоянно, потому что «регуляция, которая неизменно основана на насилии и страхе, подрывает нравственную базу сделки». Отголосок этой точки зрения звучит в высказываниях ультраправых (я часто слышал что-то подобное от участников «Чаепития»): именно политика правительства и регуляция, а не банки виноваты в финансовом кризисе 2008 года. Согласно Гринспену, будущему регулятору банковской системы, люди, занятые работой, которую ему вскоре предстоит направлять, подвержены коррупции. Даже введение строительных норм, уверяет он, приводит к обратному результату: «Получается дешевле подкупить строительного инспектора, чем выдерживать стандарты строительства. Фирма-однодневка, которая занимается ценными бумагами, может быстро выполнить все требования Комиссии по ценным бумагам и биржам, убедить всех в своей надежности и некоторое время „доить“ клиентов». Это последнее утверждение — истинная правда, и скандал с Мейдоффом тому подтверждение. Однако странно слышать, будто уничтожение всякого вида регулирования и регулирующих органов вместо улучшения качества их работы — лучший способ покончить с мошенничеством на рынке ценных бумаг.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
