– Сема, ты за кого нас с Даней держишь? – оскорбился Потрошитель, тоже задышал и тоже сделался похожим на медведя, правда, бурого. – Да пусть этот киноцефал живет, сколько сможет. Кровь свою переливать я ему, естественно, не стану, а так… Не обижу. Я что – этот ваш академик Павлов?
– Ну вот и хорошо, вот и славно, – обрадовался Семен и от прилива чувств похлопал телевизор, от чего незамедлительно обрадовался еще больше – телевизор хрюкнул, пискнул, ожил и стал показывать усатого араба – тот, мужественно пританцовывая, пел:
– Хабиба, Хабиба, Хабиба…
Ну о чем же еще может петь, пританцовывая, усатый араб?
– А ну-ка тихо, – цыкнул на него Данила, вырезал песню на корню и принялся отправлять послание в Центр – снимки нашинкованных в капусту гадов. Еще добавил текст объяснительного свойства, что, мол-де, на посту, заняты делами и что порешить киноцефала и уж тем паче заморозить в ближайшее время никак. Так что, любимое отечество, не грусти, надейся и жди. Как только, так сразу же.
– Никак послал? – обрадовался Небаба, схватился было за телевизионный пульт и… опять послышалась песня про «Варяг», все так же не желающий пощады… – Ну вот, так всегда, – сделал вывод Небаба, выругался и стал смотреть на экран, на котором солировала, правда, без звука, зато с телодвижениями, местная поп-звезда. Все, что должно быть прикрыто у местной поп-звезды, у нее было прикрыто.
– Читай по губам, Сема, – с ухмылочкой подмигнул ему Серафим, – про любовь поет. Да, хорош бабец, в теле, жаль только, ее не пощупаешь. А вообще арабки, доложу я вам, вещь, особенно с правильным прикусом[125]. Такую напоить, приласкать, не спеша насадить на фаллос…
– А, братишка, привет, давно не слышались. – Бродов тем временем задействовал скремблер, активизировал линию, прижал трубку к уху. – Да, депешу получили, полное дерьмо, к тому же собачье. Что? Хрен с ней? Большой и толстый? Уже не до нее? Что? Как? Да ну? Вот это да! Бля! Ну ладно, озадачил, бывай.
– Что, неприятности? – поинтересовался Серафим, сплюнул и с философской индифферентностью изрек: – Брось, мон шер. Плюнь, разотри. Сегодня просто неудачный день. А не пойти ли лучше выпить еще водки?
– Да, Сима, неприятности, – хмуро посмотрел на него Бродов. – И в первую очередь у тебя. Ну-ка признавайся, кайся как на духу, когда последний раз Верку драл? Смотри, брат, не ошибись, сосредоточься.
На душе у него было муторно – пришла беда – растворяй ворота, все это дерьмо только начинается.
– Этого еще только не хватало, – Потрошитель побледнел. – Так-с, дай бог памяти… Катька… Зойка… Людка… Шалава эта рыжая… Агидель… Ларка… Нинка… Кэт… Ну, еще Софа Чемодан, Верка-Вырви-Глаз, Анька-Гюльчатай… Кажись, все… Да, точно, кажись, все. Нет, сука, бля буду, Нинку забыл. Нинку, Маринку и Галку Простыню. Вот с такой жопой… В общем, если сразу так навскидку, Верку я не пользовал три дня. Ну, может быть, четыре. Да, точно, помню, трахал ее в ночь на среду. А вот какой секс у нас был, опасный или нет, уже, хоть убей, не помню. Да, точно, не помню. Точнее, ее, суку драную, прибить надо… Ну что, Даня, побегу я, пожалуй, в аптеку. Спинным мозгом чую, что это сифон.
– Значит, говоришь, в ночь на среду? – повторил Бродов, хмыкнул и посмотрел на Серафима, приготовившегося к худшему, с явным облегчением. – Ну, брат, а ведь ты в рубашке родился. Можно сказать, под счастливой звездой. А вот у нашего орионского друга Гирда большие неприятности. В канализации его нашли, на Петроградке, сегодня утром. Случай помог. Нашли без почек, гениталий и желудка, с трупными пятнами четырехдневной давности.
– Что? – не сдержал эмоций Серафим. – Гирд в канализации? Без яиц? А кто же, блин, с нами тогда летел в Египет?
– Хороший вопрос, ребром. Не в бровь, а в глаз. – Бродов встал, кивнул, сделал круг по номеру и довел информацию, полученную от Джонни. Она не радовала. Гирда нашли случайно, спасибо лопнувшей трубе. Аварийщики вызвали милицию, та, немного подумав, – органы покомпетентнее. Это вам не шуточки-прибауточки и не Машку за ляжку, а негр в канализации без яиц и мозгов. В общем, уже к полудню дело дошло до Большого Собака – тело было исследовано, подвергнуто генной экспертизе, и та с уверенностью констатировала: да, это доктор Гирд из Псисектора Ориона. Проверенный Колонизатор, Потомственный Субветеран, Член Галактического Совета, Герой Последнего Трансперехода. И коню было ясно, что надвигался скандал и что меры принимать следует жестко, энергично и без намека на паузу. Ну, а если коню, то Большому-то Собаку и подавно, к обеду он знал все. Всю неприкрытую правду жизни, вернее, смерти. Выяснил, что подался к богу не один лишь доктор Гирд, третьего дня сыграла в ящик и майорша Вера Давалова, мастерски подложенная нашими органами под разрабатываемого ими криминала Серафима. Погибла она на задании и на очень странный манер, похоже, стреляли ей в спину.
– Господи ты боже мой. Богородица. Святые угодники. – Потрошитель сел, достал сигару, с жадностью, не отрезая кончик, закурил. – Даня, это ведь репты. Голову даю на отсечение, они. Причем не простые, из Касты Избранных, те, которые способны менять форму. Суки. Ну да, точно, это они убили наших, а потом заделались под них. Со всеми, блин, анатомическими подробностями.
– Правда твоя, Сима, все верно говоришь, – вытащил «Стюардессу» из кармана Небаба. – Кобелек-то наш так мне давеча и сказал: «Эх, Сема, что-то мне совсем не нравится этот черный. И эта сука блондинка». Теперь уже покойная. Ишь, был прав, словно в воду глядел. Жаль только не уберегся сам. Аллах, не допусти, чтобы вслед за блондинкой… А еще жаль, Сима, что не трахнул ты этого репта избранного. Ну того, что под блондинку закосил.
– Ой, Сема, ты не понимаешь. От этих тварей нужно держаться подальше. Во всяком случае на расстоянии их гребаных яйцекладов. – Потрошитель вздохнул, глубоко затянулся, и лицо его выразило омерзение. – Ублюдки, мать их. Всех их, всех из модулированного бластера прямой наводкой… А лучше…
В это время опять раздалась песня про «Варяга», до крайности геройская, но уже несколько приевшаяся.
– Так, – сделался мрачен Бродов, взялся за трубу, помрачнел еще больше. – Да, это я, Данила, сын Глеба. Да, здесь. Момент. – Посмотрел на Серафима, коротко вздохнул и протянул мобильник. – Тебя.
Ему уже было ясно на сто процентов, что отдохнуть с дорожки сегодня не придется.
– Алле? – взял мобильник Серафим, молча послушал, побледнел, как мел, и неожиданно вступил в приятное общение – гортанно-резко, почти что фальцетом. Словно пел а капелла йодлем какую-то тирольскую песню. Песню о главном.
Впрочем, солировал он недолго – резко отключился, сел, растерянно посмотрел на Данилу.
– Это Гвар. Хочет встретиться. Немедленно. Ну сегодня и денек.
– По душам поговорить? Насчет взрыва в Питере? – усмехнулся Бродов. – Интересно, откуда у него мой номер?
