– Алекс… он отнял у меня ребенка! Он не хотел, чтобы я его растила!
Бренда тянется ко мне, берет за руку и начинает ее трясти.
– Я запрещаю тебе так говорить! Алекс тут совершенно ни при чем! Это был несчастный случай, и точка!
– Нет! Вы должны мне верить, Бренда! Я знаю, что говорю.
Мне страшно, но и отступать уже некуда. Бренда поправляется и в общем-то уже не нуждается в моей помощи. Думаю, пришло время во всем ей признаться… Я шмыгаю носом, вытираю глаза, хотя и знаю, что слезы все равно не иссякнут. Тихонько сбрасываю руку Бренды и признаюсь:
– Я была близка с Карлом! Поэтому Алекс… он разозлился!
Бренда хмурится, пытается перехватить мой взгляд. На ее лице отражается недоумение, которое она тут же оформляет в слова:
– Я… я не понимаю!
– Мы с Карлом… были вместе! Мы не притворялись. По крайней мере, не все время…
Думаю, после этого заявления Бренда наконец все понимает. Об этом свидетельствует искреннее изумление у нее на лице. И вдруг она спрашивает:
– Погоди… Ты хочешь сказать, что влюбилась в Карла? И поэтому потеряла ребенка?
Я киваю и, понурив голову, снова заливаюсь слезами. Бренда зна́ком просит меня придвинуть стул к кровати, и я подчиняюсь из опасения, что она может упасть, если еще чуть-чуть наклонится. Бренда гладит меня по голове, тихонько приговаривая: «Тише, дорогая, тише!»
– Я подозревала что-то в этом роде… И Карлу ты очень нравишься, но… такого я и представить себе не могла! Вы должны были мне об этом рассказать! Оба!
Бренда поворачивается и смотрит на передатчик «радионяни», словно пытаясь вовлечь в наш разговор и Карла. У меня мороз пробегает по коже при мысли о том, что он все слышал и может возникнуть на пороге и накричать на меня. Но в доме по-прежнему тихо. Если не считать того, что я постоянно шмыгаю носом.
– Не плачь, дорогая! Я не сержусь. И, конечно, у тебя не поэтому случился выкидыш. В этом я уверена. Алекс никогда бы ничего такого не сделал.
Бренда пытается приподнять мой подбородок. Гладит меня по мокрым щекам, вздыхает, шепчет, что должна была сама обо всем догадаться, когда я с таким ожесточением прогоняла их там, в больнице, после искусственных родов. И не единожды упрекает Карла в том, что он не сказал ей правду, – мы бы пережили этот траур вместе, всей семьей… Я пытаюсь объяснить, что не хотела причинять ей боль, что совершенно потеряла голову, терзалась чувством вины. Бренда велит мне замолчать, а потом ласково произносит:
– Шарлотта, послушай, что я тебе скажу. Жизнь коротка. Очень коротка. К этому времени ты уже должна была это понять. Так что нужно наслаждаться каждым моментом счастья, который тебе дается. Если будешь долго раздумывать, оно пройдет мимо.
– Вы не понимаете… Я принесла всем вам столько горя!
Я не осмеливаюсь рассказать, как грубо прогнала Карла там, в больнице, но ведь и с ней я поступила не намного лучше, так что она может себе это представить. И удивительное дело – вместо того, чтобы выставить меня за порог, как я в глубине души опасалась, Бренда гладит меня по голове и нежно улыбается:
– Может, пришло время все уладить?
Вместо ответа я с трудом пожимаю плечами. Разве не должна я испытывать облегчение, после того как во всем призналась? Если да, то почему мне тогда так плохо? Может, в душе я надеялась, что Бренда меня возненавидит, прогонит из дома, скажет, что я не заслуживаю того, что она мне дала?
Даже когда я перестаю плакать, Бренда продолжает поглаживать меня по щеке. А потом говорит, что теперь она лучше понимает, почему я так себя повела, и почему чувствовала себя виноватой, и почему Карл был такой удрученный, а ей самой и в голову не могло прийти, что между нами могли так быстро завязаться отношения. Я смотрю на Бренду с удивлением, а она тихонько смеется и сознается, что мечтала, чтобы мы с ее старшим сыном со временем сблизились и полюбили друг друга. Сначала из эгоистических побуждений, ведь тогда бы я насовсем перебралась в Англию, а потом еще и потому, что поняла, как Карлу со мной хорошо. Я тяжело вздыхаю:
– Думаю, что я и тут все испортила.
– А вдруг не поздно все исправить? Если, конечно, ты еще его любишь…
Я смотрю на передатчик, потом прислушиваюсь. Дома Карл или нет? Может, вышел прогуляться? А может, он не хочет сейчас об этом говорить? Со дня моего приезда речь ни разу не заходила о чувствах, которые мы с ним друг к другу испытывали. А ведь прошло уже полгода… В той, другой жизни я бы уже была мамой и наши с Карлом отношения были бы идеальными. А в этой… Даже не знаю, сможет ли он меня простить или время окончательно отдалило его от меня. Любит ли он меня еще после всех тех гадостей, что я наговорила и сделала?
Я вздыхаю так глубоко, что у меня кружится голова. Пытаюсь набрать побольше воздуха, чтобы у меня в груди он трансформировался в решительность. Если Бренда смогла меня простить, может, это получится и у Карла? Может, у нас еще есть шанс?
Я долго сижу без движения, стараюсь успокоиться. Думаю, Бренда догадывается, что я еще не готова к серьезному разговору с Карлом, поэтому подает мне книгу. Но отвлекаюсь я ненадолго: десять страниц – и она засыпает. Сказывается избыток впечатлений… Причем это верно и в отношении меня.
Когда я выхожу наконец из спальни Бренды, в доме стоит абсолютная тишина. Свет нигде не горит. Я вздыхаю с облегчением. Может, Карл ничего не слышал? Может, он ушел или заснул в своей комнате?
Я захожу в кухню выпить чего-нибудь горячего и бодрящего. И застываю на пороге. Там, на террасе, сидит Карл, а у его ног стоит маленький передатчик «радионяни». Первое мое побуждение – убежать без оглядки. Я не уверена, что выдержу его взгляд. Еще вздох – и я решаюсь переступить порог. Я смогла рассказать правду Бренде, и будет лучше, если все разъяснится сегодня же…
Стараясь не шуметь, я выхожу на террасу, огибаю столик и прислоняюсь спиной к перилам – так, чтобы оказаться лицом к лицу с Карлом. Он не спит, и даже в темноте я вижу по его глазам, что он плакал.
– Можешь на меня накричать, если хочешь, – бросаюсь я с места в карьер.
– Зачем? Потому что ты сказала правду? Мне самому нужно было это сделать. И уже давно.
Голос у него грустный и слегка подрагивает.
– Карл, я не хочу, чтобы твоя мама… В общем, не нужно, чтобы она включала меня в завещание. Она и так дала мне очень много!
Он невесело усмехается:
– Шарлотта, а почему ты не замечаешь, сколько даешь ты сама?
– Я ничего такого не делаю. Просто хочу быть вам полезной.
– Разве ты ухаживаешь за моей мамой не потому, что любишь ее?
– Да, это так, но… Это не стоит целого дома!
– Здесь не в деньгах дело! – сердится Карл и ударяет себя кулаком по ноге. – Все деньги мира не могут вернуть моей матери здоровье! И Алекса они не вернут, и твоего не рожденного ребенка…
