– Ближе, любовь моя, чтобы я мог чувствовать твое тело…
Маркета склонилась еще ниже. У Юлия была теплая кожа, отдававшая другой, богатой жизнью, в которой не было места каждодневной грязи и изматывающему труду. От него исходил аромат душистого мыла, чужестранных благовоний, королевских привилегий… Праги.
– Оседлай меня, чтобы я почувствовал твою близость.
– Нет, не могу, – прошептала она. – Не могу!
– Тогда развяжи меня! – прохрипел молодой человек ей в ухо. – Доверься мне.
Пьянящий запах его кожи и самого дыхания снова манил и притягивал.
– Не могу. Вы – мой пациент, дон Юлий.
В глазах королевского бастарда отразилась боль. Он отвернулся от девушки.
– Я не хочу, чтобы меня жалели, я хочу любить тебя. – Голос его прозвучал глухо. – Я хочу доказать тебе… – И тут голос окончательно сорвался, треснул.
Дочь цирюльника коснулась его щеки и попыталась повернуть лицом к себе, но он не дался, и на ее пальцах остались слезы.
– Я хочу показать всем, но прежде всего тебе! – тихо сказал больной, уткнувшись себе в плечо. Маркета поняла, что он стыдится слез и пытается справиться с ними.
Она погладила его по лицу и потерла его плечо ладонью. Спина Юлия теперь вздрагивала от рыданий.
– Тише, тише. – Девушка попыталась просунуть руку ему за спину, но веревки не дали ей такой возможности, и вместо спины получилось погладить только шею.
Мальчиком лишь немного старше нее, вот кем он был. А иногда и вовсе вел себя как ребенок.
– У тебя руки, как у моей матери, – вздохнул сын короля. – Мне так ее не хватает! Она пишет, что каждую ночь плачет по мне…
Чувствуя сопротивление веревок, Маркета все же продвинула ладонь ниже по спине Юлия и ощутила тугие канаты мышц между лопаток. Если б ослабить немного путы, тогда она смогла бы развязать узлы. И ему было бы удобнее.
– Мать умоляет короля освободить меня, но он и слушать ее не желает, – продолжал пациент.
Веревка впилась девушке в руку.
Бастард повернулся к ней лицом.
– Но ты… Ты ведь понимаешь, я знаю. Ты – мой ангел-хранитель. Вместе мы сможем побороть голоса демонов. Вместе мы непобедимы!
Проклятый узел! Ей удалось наконец потянуть за один конец веревки…
Дон Юлий почувствовал, как слабеет узел, и высвободил одно плечо. После этого, вертясь, словно змея, он сбросил путы со второго, наклонился вперед и вытащил руки.
А в следующий момент стиснул Маркету в объятиях и накрыл ее рот поцелуями.
– Не кричи, пожалуйста, не кричи! – умоляюще прошептал он. – Впусти меня, впусти, прошу тебя… Я докажу, что мне можно верить. Впусти меня!
Вот и его ноги оказались свободными – как только ему удалось? – а девушка и не заметила. Она не могла ни о чем думать. Юлий взял ее на руки и опустил на пол. Влажное от слез лицо нависло над ней.
– Ш-ш-ш… – Его губы уже были на ее губах… – Я только хочу чувствовать, что ты рядом… Я не трону тебя… не сделаю тебе ничего плохого.
Девушка лежала в его объятиях, а он смотрел на нее сверху, и его зеленые глаза блестели над ней, а на черных ресницах еще висели слезинки.
Юлий погладил ее по лицу, и ей на губы упала, сорвавшись, соленая капля. Молодой человек наклонился и потянулся к ней губами, а она закрыла глаза, пробуя каплю на вкус.
– Ты можешь довериться мне. Я сказал, что могу быть благородным. Ничего другого в этом мире мне и не нужно.
Он привлек девушку к себе, и она ощутила тепло его тела. Его рука бережно и осторожно оглаживала ее груди.
– Хочу любить тебя… Сейчас.
– Нет… мне нужно… – попыталась возразить дочь цирюльника, но пациент накрыл ее рот своим. – Вы должны вернуться в кресло. Они вот-вот войдут.
Сын короля застонал и приник к ней еще плотнее. Она ощутила через юбки силу его желания.
– Вы должны доказать, что я могу вам доверять, – сказала Маркета, пытаясь подняться; дыхание застряло у нее в горле. – Так докажите! Докажите, что у вас есть благородство! Докажите, пока еще не поздно!
Дон Юлий крепко зажмурился и отстранился. Затем поднялся и, прежде чем его врачевательница успела встать, просунул ноги в растянутые узлы, а плечи – под веревки.
– Свяжи меня! – Он открыл глаза и посмотрел на Маркету снизу вверх. – Свяжи покрепче, потому что иначе я не справлюсь со страстью.
Девушка затянула веревки настолько туго, насколько смогла. Пока она возилась с ними, больной, не отрываясь, следил за каждым ее движением, и жилка у него на шее трепетала все быстрее, так что подрагивала и плоть.
– Туже! – приказал он. – Еще туже!
Маркета потянула так сильно, что веревки впились ему в кожу.
Затем она поправила юбки и платок. Лицо девушки горело от прилива крови, и Маркета не могла поднять глаза, чтобы встретиться с Джулио взглядом. Так она и отступила, опустив голову.
– Не знаю… что на меня нашло. – Сжала виски. – Прошу простить, господин. Я… я…
– Как ты можешь так говорить? Как можешь отрицать то, что случилось между нами?! – Дыхание императорского сына стало легче, его желание остывало, и он уже смотрел на девушку внимательно, пристально. – То, что нашло на тебя, называется любовью. – Он снисходительно усмехнулся и устало откинулся на спинку кресла. – Ты полюбила меня. Меня!
Маркета посмотрела на закрытую дверь и вдруг почувствовала, что краска заливает ее лицо. Как она могла полюбить сумасшедшего?
– Не беспокойся, – сказал дон Юлий, заметив ее взгляд. – Я сберегу твой секрет, мой ангел, раз уж ты так хочешь. Теперь ты убедилась, что мне можно доверять. Но рано или поздно ты будешь моею. Клянусь.
На пол упала, напитавшись, первая пиявка. Рядом шлепнулась вторая.
– Ну же, Маркета. Притворись, что ничего не случилось. Собери пиявок и причешись, – сказал ей пациент. – Когда они войдут, ты должна выглядеть опрятной, уверенной и рассудительной. Ты – мой врач, дорогая.
Дочь цирюльника обернулась и посмотрела на него, а Юлий вскинул бровь. Насмехается? Он сказал, что ей нужно выглядеть уверенной и рассудительной. Так неужели она потеряла рассудок и вела себя неразумно… как сумасшедшая… как он?
Полностью оправившись и взяв себя в руки, Маркета позвала доктора Мингониуса и отца. В руках она держала с десяток пиявок.
Доктор расцвел – крови было взято так много, и при этом ни звука протеста!
– Отлично, дон Юлий. Как вы себя чувствуете? – обратился он к больному.
– Словно коснулся небес, поцеловал звезды и свалился на землю, – откликнулся тот. – Нет, грохнулся!
Маркета отвернулась, чтобы никто не заметил румянца на ее лице. Разгоряченное, оно отчаянно пульсировало.
