— Я не могу ему простить, — гневно продолжал князь, — что он не помог тебе у монастыря, когда ты притащил за собой Медведева и остальных! Ты принес отличную новость! Это как раз то, чего мне не хватало... Я подозревал нечто вроде этого, но не думал, что все зашло так далеко... Я напишу тайное письмо Ивану Ходкевичу. Не от своего имени, разумеется... Он — маршалок дворный, ему по долгу надлежит заниматься делами безопасности короны... Правда, он поддерживал Федора Вельского, поскольку женат на его родной сестре Агнешке.... Но теперь не посмеет.
Он служит Казимиру на совесть, и если только узнает о заговоре против короля — несдобровать братцу Федору! А письмо это повезешь ты. За раскрытие заговора тебя наградят. Перед тобой сразу откроется славный путь!
— Прости, князь не могу! — вздохнул Степан. — Я непременно должен отправиться в Москву. Это долг человеку, который помог мне бежать от Медведева. Я обещал приехать, чтоб повидаться с отцом. С этим условием мне помогли спастись. Надо выполнить обещание!
— Что такое обещание, Степа? Да еще какому-то нищему! Стоит ли об этом говорить? Я что-то не узнаю тебя!
— Нет, князь. Я боюсь, что этот нищий может мне дорого обойтись. Чутье у меня такое... Ты уж поверь. Кроме того, я собираюсь позаботиться о будущем нашего друга Медведева!
— А! Это другое дело! А что ты задумал?
— Небольшой подарочек к Рождеству. Я слышал, мой отец снова приобрел кое-какое влияние при московском дворе. А если это так, я постараюсь через него подготовить для Медведева такую темницу, из которой его никакой Антип не выручит!
— И где можно найти такую темницу? — живо заинтересовался Семен.
— Не поверишь, если скажу. Но скажу. В подземельях московского государя Ивана Васильевича, которого не зря зовут — Строгий!
— Вот как?! Ради этого я готов отпустить тебя хоть на край света! А в Вильно придется поехать Осташу, хотя он, конечно, не справится так хорошо, как это сделал бы ты...
— Было бы с чем ехать, князь, а кто поедет — неважно. Поблагодарим лучше Ольшанского. Если бы не он — не узнать бы тебе ничего о заговоре! Князь подоспел в самую нужную минуту и вел себя прекрасно. Ничего не скажешь — благородный рыцарь... Мне будет жаль, когда ему отрубят голову...
— Что поделаешь — сам виноват! Благородство — не что иное, как проявление глупости в самом крайнем виде! — наставительно сказал Семен и наполнил кубки. — Давай-ка, Степа, выпьем за то, чтобы все наши враги были благородны — это поможет нам быстрее от них избавиться!
Глава шестая. Долг и честь.
Никогда еще за последние годы на Угре не было такого спокойного лета.
После нападения людей Семена Вельского не случилось больше в этих местах ни одного порубежного спора, не вспыхнул ни один пожар, прошло стороной моровое поветрие, и не грозила засуха. Соседние веховские князья ни разу между собой не поссорились, а гетман Сапега прислал к Бартеневым грамоту с заверением дружбы и мира, подчеркнув, что он был против авантюры Семена Вельского и не только ничем ему не помог, но после разгрома никого из его людей не пустил на свою землю.
Леваш Копыто, как видно, прочно и надолго укрепившийся на Угре, клялся своим московским соседям, что, пока он жив, мир на этом участке рубежа будет обеспечен.
Поля и огороды, несмотря на дождливое лето, дали хорошие урожаи, и Медведев не мог нарадоваться тому, что теперь его люди обеспечены всем необходимым и жизнь вошла наконец в мирную колею.
К осени Березки превратились в хорошо укрепленное поселение из одиннадцати крепких огороженных изб, окружающих большой прочный бревенчатый дом Медведева в центре. Этот дом почтительно именовался «теремом» и был выстроен под непосредственным наблюдением Василия.
Предназначенный не столько для мирной жизни, сколько для отражения возможных нападений, терем Медведева имел множество ловушек и хитроумных приспособлений и был рассчитан на длительную осаду. Он мог вместить всех жителей Березок, а в погребах и ледниках хранился большой запас воды и пищи. От дома к берегу Угры тянулся подземный ход, а в прибрежных зарослях стояло несколько невидимых для постороннего лодок. Люди, засевшие в тереме, могли бы выдержать месячную осаду и способны были нанести неприятелю серьезный урон благодаря заранее подготовленным на этот случай неожиданностям вроде трех бочек пороха, закопанных на бугорке поодаль. Этот бугорок в двадцати шагах от терема — самое удобное место для осады дома, и, несомненно, там сгруппируются основные силы осаждающих. Узкий подземный коридор тянулся из погреба терема под этот бугорок, и стоило поджечь хорошо просмоленный фитиль в погребе, как через несколько минут бугорок мог взлететь на воздух вместе с основными силами неприятеля. И это была только одна из многочисленных возможностей, предусматривающих защиту поселения.
Теперь Медведев был спокоен. Его дом не выдержал бы только пушечной осады, но Василий был уверен, что до этого дело не дойдет, — переправить пушки через Угру дело нелегкое, а с тылу опасаться некого.
Недалеко от терема на берегу уже заканчивалось строительство церкви, которым руководили прибывшие с Мефодием мастера. Каждый день все обитатели поселения отдавали три часа на постройку храма, и сам Медведев вместе с отцом Мефодием работал наравне с остальными.
Слухи о Медведеве, его людях и новом поселении быстро разошлись в окрестностях, и старое название — Березки — незаметно сменилось новым — Медведевка. Так было удобней, привычней, и сами обитатели Березок постепенно перешли к такому наименованию. История с Татим лесом и рассказы об освобождении Настеньки сделали Медведева популярным и окружили его имя ореолом известности, как, впрочем, имена Бартенева и Картымазова, которые теперь произносились неразрывно с именем Медведева. Друзья продолжали помогать друг другу в хозяйственных делах, которые теперь составляли основной круг их жизненных забот.
Филипп и Анница очень тяжело переживали потерю отца и только к середине августа стали как будто приходить в себя. Все это время Василий и Федор Лукич с Настенькой навещали их, стараясь как-то отвлечь от горестных мыслей. Заезжал к ним частенько и Леваш Копыто. Обычно он рассказывал о каком-нибудь случае со времен своей давней дружбы с Бартеневым и всякий раз старался утешить детей старого друга, уверяя их в своей грубовато-добродушной манере, что отец не одобрил бы такого поведения, что был он человеком сильным и жизнерадостным, а он, Леваш, от имени покойного друга, призывает их к тому же.
Василий время от времени навещал Леваша в надежде на известия от князя Федора, но не мог добиться ничего, кроме поклонов, которые князь регулярно передавал ему и его друзьям. Федор выполнил свое обещание и прислал в Бартеневку трех молодых кобылиц чеченской породы, но даже это не развлекло Филиппа.
Медведев все чаще вспоминал подробности своего посещения терема на Ипути, людей и обстановку, окружавших там князя, и чувствовал, что где-то здесь кроется разгадка нерешительности Вельского. Несмотря на неизменно хорошие вести о делах Федора, Василий смутно чувствовал, что, окружив себя тайной, князь занят каким-то делом, которое может поставить его жизнь под угрозу. Поразмыслив как следует, Василий решил сразу после окончания осенних хозяйственных работ поехать в Горваль без приглашения и, встретившись с князем, постараться понять его замыслы, склонив хотя бы к формальному ответу великому московскому князю...
