– Государство без территории! – послышалось из-за кубанского стола (Манжула).
– А черноморская губерния?! – последовала реплика из-за стола добровольцев.
– Да, завоеванная кубанскими казаками…
Лукомский вскочил и, бросив запальчивую фразу:
– Я не могу допустить оскорблений по адресу Добровольческой армии, – схватил портфель и убежал.
Его тут сумели вернуть. Но всему наступил конец, когда приступили к вопросу о Кубанской армии.
Добровольцы решительно возражали против требования кубанцев восстановить Кубанскую армию. Свои возражения добровольцы аргументировали техническими соображениями. Кубанцы, отлично понимая, что дело тут не в технике, а в политике, не менее решительно настаивали на своем, напоминая данные добровольцами еще при Корнилове на этот счет их обещания. Длительные острые на этом собрании прения к положительному результату не привели, а на следующее назначенное собрание добровольцы совсем не пришли, а прислали особое послание за подписью всех членов комиссии с их стороны, род особого ультиматума. В концентрированном виде в нем было изложено все их «учение» о временной единоличной власти главнокомандующего Добровольческой армии, неограниченной в военном отношении, с допущением в гражданском отношении «куцей», по определению кубанцев, автономии. В заключительной части послания указывалось на бесцельность дальнейших совместных занятий комиссии впредь до того, пока рада не примет нескольких, отвечающих взглядам командования, постановлений, первым из которых должно быть подтверждение радой существующего уклада службы кубанских казаков в добровольческих частях. Другими словами, кубанцам предъявлялся ультиматум не только отказаться от права и намерения иметь собственную Кубанскую армию, но даже отказаться и от старого обыкновения кубанских казаков отбывать военную службу в своих особых кубанских частях, – именно старое, еще при старом режиме казачье обыкновение. Краевая рада отказалась принять ультимативное предложение добровольческих генералов.
Согласительная комиссия, «поработавшая» более десяти дней, закончилась ничем, даже больше того, – она заострила конфликт и вогнала его вовнутрь. Когда читали послание добровольцев в раде, то с мест раздавались крики – «позор!» и т. и.
Положение в раде нас, сторонников объединения, благодаря наличию такого «ультиматума» добровольцев, стало более трудным: «объединители с реакцией», обнаружившей неприкрытое стремление обратить кубанских казаков в орудие своих целей и использовать для того же все ресурсы Края…
Мы все же добились, что Краевая рада постановила разъяснить, что первые два пункта тезисов, объявленных радой 10 ноября, были ею приняты как удостоверение существующего политического положения, а последние семь пунктов, как выражение лишь мнения и пожелания рады, т. е. совсем не непременные кубанские требования.
Таким образом, состояние обострившегося спора о формах объединения сошло с повестки Краевой рады лишь несколько притушенным, но не разрешенным.
Глава XXXXI
Жить и бороться с большевизмом мы продолжали вместе. Интересы рады – всех ее членов – сосредоточились теперь на работах комиссии по управлению и самоуправлению, т. е. краевой кубанской конституционной комиссии.
Если бы произошло какое-то соглашение с добровольцами о власти, оно, в первую голову, должно было бы сказаться в выработанном положении этой комиссии: уже не временная краевая самостоятельность, а какая-то степень делегирования части краевой власти какому-то виду центра общегосударственной или объединенной союзной власти. В этом направлении и развивались споры между представителями обеих главнейших радянских группировок за формулы, ограничивающие краевую самостоятельность, и наоборот.
Когда стало ясно, что соглашение сейчас невозможно, то внутрирадянская острота спора сразу притупилась. Внимание сторонников общероссийской ориентации сосредоточивалось теперь на том, чтобы сохранить потенциальную возможность постановки вопроса об октроировании краевой власти в пользу какой-то общей с общероссийскими задачами власти.
В результате споров и направление работы конституционной комиссии получилось следующее:
В текст самой конституции было внесено мало изменений по сравнению с тем, как было принято в совете правительства. Были закреплены положения типа «Третьей французской республики» в отношении главы Края, войскового атамана, он получил ограниченное право «вето», права представителя Края, но не на управление им. При этом и среди членов рады не обнаружилось широкого стремления к наделению атамана более широкими полномочиями. Правительство, ответственность которого устанавливалась перед Законодательной радой, получало широкое право законодательной инициативы, между прочим, в порядке особой статьи (57), когда отсутствует рада и т. д. Вотум недоверия рады правительству или контролеру обязывал их подавать в отставку.
За атаманом сохранялось право роспуска Законодательной рады в случае ее конфликта с исполнительной властью. Но было внесено ограничение в зависимости от прохождения в раде краевого бюджета.
Существование двух рад было принято и было принято также примечание, что впредь до выработки положения о выборах в Законодательную раду таковая избирается из среды самой Краевой рады. Другими словами, все оговоренные права исполнительной власти в случае ее конфликта с Законодательной радой переносились на Краевую раду.
Попробуй атаман распустить при таких условиях Законодательную раду, он будет иметь дело тогда с самой Краевой радой, где встретится к тому же с теми, конфликт с которыми привет к роспуску рады. Краевой радой атаман сам избирается и поэтому вполне от нее зависит, хотя в конституции не устанавливалась его специальная ответственность перед радой. По смыслу закона он, атаман, избирается на определенный срок и за свою деятельность, в случае ее незаконности, отвечает только по суду, особым образом организованному.
Неясность взаимоотношений властей, отсутствие ответственности Законодательной рады перед краевыми избирателями послужило впоследствии источником тяжелых осложнений…
В конституционной комиссии сторонники единения добились, чтобы рамка, в которую должна быть вставлена эта конституция, сохранила бы все признаки краевой готовности вступить в общегосударственную систему объединения.
Эта мысль была последовательно проведена начиная с самого наименования «конституции»: «Временное положение об управлении». Затем строго выдержана скромность звания самого государственного образования: ни республика или то, или другое подчеркнутое понятие государственности («Всевеликое», например, «Войско Донское» и пр.), а Край, т. е. часть целого. Мало того, все эти мысли о скромности, временности и вынужденности самостоятельности были подчеркнуты в особой декларации, предпосланной конституции:
«Мысля себя неразрывно связанным с Россией, – единой и свободной, – население Кубани твердо стоит на прежней своей позиции: Россия должна быть федеративной республикой свободных народов и земель, а Кубань – отдельной составной се частью».
