Книга Британская империя. Разделяй и властвуй! - Джон Роберт Сили

Итак, мы подробно остановились на необычайном расширении Англии: благодаря ему, как государство, она оставила далеко позади себя Европу, сделавшись мировым государством, – как нация, то есть как совокупность лиц, говорящих на определенном языке, она создала два мировых государства, которые теперь соперничают между собою по силе, влиянию и быстроте роста. Мы исследовали причины, проследили процесс и разобрали некоторые из результатов этого расширения. В этой последней лекции нам остается собрать полученные впечатления в одно общее заключение.

В Англии господствуют две школы воззрений на британскую империю; одну из них можно назвать восторженной, а другую – пессимистической. Адепты первой школы теряются в изумлении и экстазе перед громадностью размеров империи, перед энергией и героизмом, якобы потраченными на ее созидание; вопрос сохранения империи они считают вопросом чести. Другая школа впадает в противоположную крайность: она полагает, что империя, как основанная на захватах и хищничестве, должна считаться бесполезным и обременительным наростом, лишающим Англию выгод островного положения и вовлекающим ее в войны и ссоры во всех частях земного шара; пессимистическая школа защищает политику, которая дает Англии возможность как можно скорее отделаться от империи.

Посмотрим теперь, как должны мы, основываясь на добытых результатах, оценить эти противоположные мнения.

Мы постепенно составили гораздо более трезвый взгляд на английскую империю, чем тот, которым удовлетворяется первая школа. Прежде всего, мы не особенно восхищаемся громадностью империи, ибо не видим основания, по которому самый факт больших размеров делает государство лучшим; обратно, мы знаем из истории про большинство обширных государств, что они были государствами низкого типа. Далее, мы не представляем себе, почему англичане обязаны сохранить свою империю из чувства уважения к героизму тех, кто ее приобрел, или почему отречение от нее было бы с их стороны признаком малодушия. Все политические союзы существуют для блага их членов и потому должны достигать как раз той величины, при которой они остаются благодетельными, и отнюдь не большей. Если связь Англии с колониями или с Индией отягощала бы обе стороны, если бы она приносила более вреда, чем пользы, то нам казалось бы сумасшествием со стороны Англии поддерживать ее в ущерб себе и своим владениям. Кроме того, мы видим, что в высокопарных выражениях этой школы кроется немало запутанных понятий; она, по-видимому, смотрит на земли, подвластные Англии, как на ее собственность, считая королеву каким-то Сезострисом или Соломоном Древнего мира, которому «Таре и острова делали приношения, Аравия и Сава предлагали дары», между тем как на самом деле эта связь совсем иного рода, и Англия, по крайней мере непосредственно, от нее не богатеет. Далее, мы позволяем себе сомневаться и в том, что империя неизбежно предполагает в английской нации какой-то непобедимый героизм или сверхъестественный гений к управлению. Конечно, могут быть приведены факты, указывающие на естественную склонность англичан к колонизации и способность к предводительству. Мы могли бы назвать целый ряд англичан, имевших почти магическое влияние над умами туземных индийских рас, и могли бы указать на Канаду, где английские поселенцы вступили в непосредственное соперничество с французами и обнаружили явное превосходство в энергии и предприимчивости. Однако, хотя многое в истории Великобритании достойно удивления, во всяком случае, преобладание в Новом Свете досталось Англии не исключительно вследствие присущего ей превосходства. В геройский век морских открытий Англия не особенно блистала. Англичане не обнаружили гения португальцев, не произвели ни Колумба, ни Магеллана. Рассматривая причины, давшие Англии возможность к концу второго столетия борьбы превзойти другие государства в колонизации, я нашел, что она обладала более широким базисом и более безопасным положением на родине, чем Португалия и Голландия, и была менее замешана в крупных европейских предприятиях, чем Франция и Испания. Точно так же, разбирая вопрос, как могли англичане завоевать такую громадную страну, как Индия, и завоевать почти без труда, я нашел, что им удалось совершить это главным образом с помощью индийских войск, которым они передали военное искусство не столько английское, сколько европейское, что даже путь к завоеванию был указан французами, что страна находилась в положении, облегчавшем завоевание.

Таким образом, я признаю очень многое из того, что пессимисты выставляют против восторженной школы. Я старался судить об империи по ее собственным внутренним достоинствам, видеть ее такой, какова она в действительности, не скрывая ни неудобств, могущих сопровождать такое широкое распространение, ни тех опасностей, которым оно может подвергать Англию; при этом я не утешал себя мыслью, что есть нечто необычайно славное в империи, «над которой солнце никогда не заходит», или, употребляя не менее блестящее выражение, – в империи, «где барабанный бой утренней зари, следуя за солнцем и за часовой стрелкой, опоясывает земной шар непрерывной цепью воинственных арий». В большинстве великих империй, упоминаемых в истории, мы находим мало славного, так как создавались они обыкновенно насилием и оставались на низком уровне политической жизни; но мы видели, что Великая Британия вовсе не является империей в обычном смысле слова. Рассматривая отдельно колониальную часть Великой Британии, мы находим естественный рост, простое нормальное распространение английской расы в новых, большей частью слабонаселенных, землях, которыми поселенцы овладевают, не совершая завоевания. Если такое расширение и не представляет собою ничего величественного и славного, то, с другой стороны, оно вовсе не является насильственным или неестественным. Оно создает собственно не империю, а только обширное государство. К расширению как таковому всякий должен относиться доброжелательно, ибо для каждой нации обладание выходом для избытка населения составляет одно из величайших благ. Народонаселение, к несчастию, не может приспособляться к пространству; напротив, чем оно больше, тем больше и его ежегодный прирост. Англия уже теперь полна, но она переполняется с возрастающей скоростью; ее население увеличивается на миллион через каждые три года. Вероятно, эмиграция нормально должна происходить еще с большей скоростью, чем она происходит теперь, и не подлежит сомнению, что остановка ее была бы величайшим бедствием. Но, спрашивается, должно ли расширение нации сопровождаться расширением государства? «Нет! – отвечает школа пессимистов – Или только до тех пор, пока колонии не созреют и не сделаются способными к независимости». Когда на метафору смотрят как на аргумент, каким неотразимым аргументом она кажется!

Я уже упомянул, что в новейшем мире расстояние в значительной мере утратило свою силу, что существуют признаки грядущей эпохи государств, гораздо более обширных, чем прежние. В древние времена переселенцы из Греции в Сицилию делались сразу независимыми, и у них было почти столько же государств, сколько городов. Еще в XVIII веке Бёрк считал невозможным создание одной федерации по обоим берегам Атлантического океана. В те времена метафора о взрослом сыне действительно могла окрепнуть и превратиться в неоспоримое доказательство. Но с того времени Атлантический океан сузился до того, что кажется теперь не шире моря между Грецией и Сицилией. Отчего же нам не отказаться от этой метафоры? Я старался доказать, что мы невольно увлекаемся историческим параллелизмом, который при тщательном исследовании оказывается неприменимым. Разве не затем политики изучают историю, чтобы остерегаться тех ложных исторических аналогий, в которые впадают люди, незнакомые с историей? Все пессимистические утверждения основываются на факте американской революции, а между тем она возникла из обстоятельств и при мировых условиях, уже давным-давно отживших. Англия в то время была земледельческой страной, и страной далеко не густо населенной; Америка была переполнена религиозными изгнанниками, воодушевленными идеями, которые в Англии к тому времени вышли уже из употребления; между обеими странами почти не было притока и оттока населения, а океан отделял их бездной, почти настолько же непреодолимой пропастью, как та нравственная рознь, которая отделяет англичанина от француза. При всем том и тогда разъединение произошло не без насилия. Правда, оба государства с того времени благоденствуют, но у них были уже две войны, может произойти третья. Полагать, что их разлучение явилось причиной или способствовало их благоденствию, – полная иллюзия.