Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Если порядок перечисления этих стран в «Видевдате» соответствует действительному расположению этих стран относительно друг друга, то страна у истоков Ранхи находилась относительно недалеко от «четырёхугольной» Варны, в которой Йима, легендарный первый правитель иранцев, укрыл свой народ от зимы, напущенной на них Анхра-Манью. Поскольку в этом фрагменте речь идет о зиме у истоков интересующей нас реки, очевидно, что само это место находилось где-то на севере.
Эта локализация подтверждается другим упоминанием Ранхи в Авесте в гимне, посвященном Митре, «Михр-яште»:
Мы почитаем Митру…
Он длинными руками
Обманщика хватает:
Он на востоке схвачен,
На западе сражен он, —
Будь он в истоке Ранхи
Или в земли средине{494}.
Иранцы, как и многие другие народы древности, считали, что их страна находится в середине земли. Если мы примем во внимание, что в данном контексте под срединой земли понималось место обитания иранских ариев на своей новой южной родине, то в таком случае в данном яште перечислялись все четыре стороны света, причем истоку Ранхи вновь соответствует север.
Упоминается эта река и еще в одном авестийском гимне, «Варахран-яшт»:
И дал ему Вэртрагна,
Создание Ахуры,
Мощь рук, мужскую силу,
Здоровье всего тела,
Выносливость и стойкость
И зренья остроту,
Такую, как у рыбы,
Живущей в водах Ранхи
(Широкой и глубокой,
В рост тысячи мужей),
Которая заметит Водоворот подводный
И в волос толщиной{495}.
Этот фрагмент показывает, что Ранха мыслилась древними иранцами как весьма большая река. Понятно, что глубина в рост тысячи мужей является преувеличением, однако и оно показывает, что речь в Авесте идет не о какой-то обычной реке, пусть даже средних размеров, а именно о великой и полноводной реке. Также следует отметить, что название мифической рыбы Кара, живущей в водах Ранхи, иранцы заимствовали от своих северных финно-угорских соседей (общеуральское kala — «рыба»){496}. Это обстоятельство дополнительно подтверждает, что Ранха находилась в зоне контактов предков обоих этих народов.
Несомненный интерес представляет и еще один миф, изложенный в «Ардвисур-яшт»:
Молился Ардви-Суре
Тот Паурва вдохновенный,
Трайтаоной могучим
Заброшенный высоко
В обличье хищной птицы.
Вот так там и летал он,
Летал три дня, три ночи
И вниз не возвращался
Он к дому своему.
В конце же третьей ночи,
Когда заря сверкнула,
Взмолился на рассвете
Тогда он Ардви-Суре:
«Благая Ардви-Сура,
Скорей спеши на помощь.
Мне окажи поддержку,
И тысячу свершу я
Что хаюму содержат
Молочных возлияний,
Очищенных, священных,
Если живым достигну
Земли, Ахурой данной,
Воды широкой Ранхи
И дома своего».
Явилась Ардви-Сура
Прекрасной юной девой,
Могучею и стройной,
Высокой и прямой,
Блестящей, родовитой,
Вкруг голеней обвитой
Тесьмою золотой.
Она его руками
емедленно схватила
Так, что достиг он быстро
Земли, Ахурой данной,
И дома своего
Здоровым, невредимым,
Таким, как прежде был{497}.
Поскольку в данном мифе иранская богиня Ардви-Сура Анахита упоминается если не у самой Ранхи, то во всяком случае в относительной близости от нее, с этим следует сопоставить еще одну весьма интересную черту, характеризующую эту же богиню. В том же гимне Анахита описывается как богиня, одетая в бобровую шубу:
Бобровую накидку Надела Ардви-Сура
Из шкур трехсот бобрих,
Четырежды родивших
(Когда они шерстистей,
Когда их гуще мех)…{498}
Однако бобры ни на территории современного Ирана, ни на территории Средней Азии, откуда далекие предки современных иранцев могли прийти на Иранское нагорье, не водятся. Кроме того, общеиндоевропейское слово b(h) ib(h) er/b(h) eb(h)er первоначально означало просто «коричневый», «блестящий». Живущее в воде животное оно стало означать только у ограниченного круга народов: авест. bawra-, bawri-, лит. bebrus/ bebras, прус, bebrus, русск. бобер, др.-в.-нем. bibar, др.-англ. beofor. Весьма показательно, что в санскрите данный корень продолжал означать просто определенный цвет, а не бобра, что говорит о том, что название бобра появляется у иранцев относительно поздно, уже после распада индоиранской общности. Кроме того, в этом же ареале он оказывается связан с нижним миром: в Авесте бобер связан с богиней вод Анахитой, в славянских песнях «черные бобры» соотносятся с корнями мирового дерева, а в латышских народных песнях божественные близнецы пляшут в шкурах бобра и выдры.
Отметившие все эти особенности Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванов констатируют: «Эти особенности балтийской, славянской и авестийской традиций, не находящие параллелей в других индоевропейских традициях, подтверждают в культурно-историческом плане вторичность приобретения особой значимости этими видами животных…»{499} Н.Л. Членова, рассматривая древние контакты иранских племен с финно-уграми, выдвинула гипотезу, что данная характеристика богини появилась в Восточной Европе: «Бобровая шуба Ардви Суры Анахиты в цитированном описании — реликт ее доахаменидской сущности, когда она была богиней-рекой, олицетворением Волги, и бобр был ее священным животным»{500}. В связи с тем, что Ардви Сура Анахита была богиней любви, следует отметить, что бобер упоминается и в восточнославянских свадебных песнях, что вряд ли является случайным. Высокая сексуальность бобра, равно как и образование ими семьи наподобие человеческой, вполне объясняет его эротическую символику в фольклоре. Однако анализ свадебных песен привел В.Н. Топорова к следующему выводу: «В целом семантика образа бобра противоречива и парадоксальна и поражает поверхностного исследователя неожиданностями. Бобр — завидный жених, но невесте на свадьбу почему-то нужна бобровая шуба, которую можно получить, только убив того же бобра. С бобром собираются вступить в брак и строить совместную жизнь, но о том, что случилось после свадебного обряда (да и состоялся ли он вообще?), почти ничего не говорится. При этом бобра, которого собираются сделать мужем, членом семьи, бьют, гонят, ловят, убивают»{501}. Подобные совпадения позволяют предположить значительную древность подобной символики, восходящей к периоду древнейшей эпохи славяно-иранских контактов.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
