Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
«Манифест об отречении от престола Николая Второго»:
ПЕТРОГРАД, 3 МАРТА: «Божьей милостью Мы, Николай, Император Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и проч. и проч. Объявляет всем нашим верным подданным. Во дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны Судьба России, честь геройской нашей армии, блага народа и все будущее дорогого нашего Отечества требует доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными союзниками нашими, сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном Нашим, Мы передаем наследие брату Нашему, Великому князю Михаилу Александровичу. Благословляю Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедаем Брату Нашему править делами Государства в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принося в том ненарушимую присягу во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы, да поможет Господь Бог России.
На подлинном собственною Его Императорского Величества рукой подписано
НИКОЛАЙ
2 марта в 15 час. 1917 года.
Город Псков.
Скрепил: министр Императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс».
Из дневника великого князя Андрея Владимировича:
4 МАРТА. КИСЛОВОДСК: «Сегодня как гром нас обдало известие об отречении Государя за себя и Алексея от престола в пользу Михаила Александровича. Второе отречение великого князя Михаила Александровича от престола еще того ужаснее. Писать эти строки, при переживании таких тяжелых моментов, слишком тяжело и трудно. В один день все прошлое величие России рухнуло. И рухнуло бесповоротно, но куда мы пойдем. Призыв Михаила Александровича к всеобщим выборам ужаснее всего. Что может быть создано, да еще в такое время. О, Боже, за что так наказал нашу Родину. Враг на нашей территории, а у нас что творится. Нет, нельзя выразить все, что переживаешь, слишком все это давит, до боли давит».
«Речь»:
ПЕТРОГРАД, 4 АПРЕЛЯ: «Германия в нашем тылу».
«Русские эмигранты-большевики с Лениным во главе приехали в Стокгольм, перерезав с юга на север всю Германию. На швейцарской границе им предоставлен был особый вагон, в котором они и проследовали благополучно по назначению. По пути они пользовались, во владениях императора Вильгельма более чем дипломатическими преимуществами, ибо у них не осматривали ни багажа, ни паспортов. Настроений г. Ленина нам все равно никогда не понять. К счастью, в этом отношении мы оказываемся солидарными даже с такими крайними русскими эмигрантами, как редакция «Призыва». Как известно, сотрудники этого органа еще в субботу, на Страстной, опубликовали в русских газетах энергичный протест «против политического бесчестия», заключающегося, по их мнению, в том, что русский гражданин, едущий в Россию, счел возможным входить в какие-то соглашения с правительством, проливающим кровь бесконечного количества наших сыновей и братьев. Повторяем, психологии г. Ленина нам все равно никогда не понять. Поэтому мы не будем останавливаться на тех аргументах, которые им опубликованы в шведской газете «Политика» и которые имеют, по-видимому, целью оправдать жест русских большевиков, возмутивший даже редакцию «Призыва». Нас интересует только одна сторона дела. Через какого-то Фрица Платтена, швейцарского антимилитариста, г. Ленин и товарищи вступили в переговоры с императорским германским правительством. Не с Либкнехтом, который сидит в тюрьме, и даже не с Шейдеманом поддерживающим императора Вильгельма социал-демократической фракцией рейхстага. Нет. Они вступили в соглашение с кайзером, с Гинденбургом, с Тирпицем и со всей той шайкой аграриев-юнкеров, которые в настоящее время представляют собой правительство Германии. Психологию кайзера мы понимаем, надо полагать, достаточно хорошо для того, чтобы формулировать один тезис. Если бы приезд Ленина с товарищами был невыгодным для Вильгельма и Гинденбурга, то ему не предоставили бы посольского вагона. Поэтому двух мнений быть не может. Когда немецкие военные власти предоставляли салон в распоряжение Ленина, то они руководились не антимилитаристическими и не социал-демократическими соображениями, а исключительно только пользами и нуждами Германии, как они, Гинденбурги, эти пользы и нужды понимают. Мы имеем, значит, официальное удостоверение того, что приезд Ленина выгоден для германских аграриев-юнкеров и берлинской милитаристической клики. Немцы в восторге от того, что большевистский вождь наконец в России и «агитирует». К этому тезису мы ничего не прибавим».
Свобода!
Вдребезги разбитая дорога, хлещет, пробирается под задубелую рогожу ледяной ветер. «Нно-о! — монотонный возглас возницы с облучка. — Нно-о, милы-яя!»
Сидя спина к спине с Марусей Спиридоновой, она трясется в скрипучей телеге. Рядом, тесно прижавшись, еще восемь вчерашних политкаторжанок. Все свои, мальцевитянки. Сестры Пигит, Верочка Штольтерфот, Маруся Беневская, Фаня Радзиловская, Нина Терентьева, Ира Каховская, Ольга Полляк. «Отчаянные» как отозвался о них, подписывая подорожные бумаги, начальник тюрьмы. Сразу же по получении указа об амнистии приняли решение не дожидаться тепла, добираться до Читы на лошадях, по зимнику — где наша не пропадала!
Стеганые арестантские халаты поверх шерстяных платьев не греют, мороз пронизывает до костей. Спасает взятый в дорогу «файертоп», сооруженный по ее указке перед самым выездом. Вспомнила, как согревались в морозные дни штетловские базарные торговки: закладывали в ведра с дырами на боку сухие щепки, подбрасывали уголька, поджигали, ведро медленно накалялось — благодать! — на дворе стужа, а ты сидишь себе как у бога за пазушкой.
Она высовывается время от времени из душной рогожи — курнуть раз-другой, озирается по сторонам: день ли, вечер — не поймешь. Оголенные сопки в туманной пелене, тусклый диск солнца на небе. Вторая неделя как они в пути. Все простужены, кашляют по-собачьи, устали донельзя. У Маруси жар, стонет уронив ей на плечи голову, пылает как печка. Отдала перед выездом, как она не сопротивлялась, свой пуховый платок. «У меня какая-то непонятная реакция на шерсть, — объяснила, — чешусь»…
Скрип колес, подъем, спуск, переправа по льду замерзшей речки, короткие дневки, чтобы накормить и перепрячь лошадей, ночевки — в упрятавшихся по склонам поселках рудокопов, на заимках, в дымных избах поселенцев. На лавках, теплой печке гуртом, на холодной соломе в подклети рядом с блеющими овцами. Не успеешь чуточку согреться, провалиться в сон, раскачивают за плечи: подъем! Жидкий чай из самовара, заплесневелые сухари. «С богом, барышни!» Вновь ухабистая дорога, скрип тележных колес, свист ветра за рогожей.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
