* * *
Версаль не сделал Германию частью Запада. Об этом очень убедительно, в частности, пишет профессор Г. Гацке в книге «Путь Германии на Запад». (Понадобилось еще тридцать лет, чтобы канцлер Аденауэр завершил это движение на Запад. Только в 1950-е годы Германия стала частью Запада, но даже сейчас не исключен вопрос, не соблазнится ли она пожертвовать этим положением в попытке достичь лидерства в Европе).
Есть определенные основания присоединиться к той точке зрения, что Германия закончила войну в 1918 году, занимая более сильные позиции, чем Германия 1914 года, — несмотря на поражение. Главное: распался союз России с Западом, теперь для Берлина уже не было никакого подобия «окружения». Запад раздирался взаимными противоречиями, вокруг Германии была создана сеть малых стран, подверженных влиянию германского гиганта. Большевизация России обратила этого великого соседа Германии на внутренние нужды. Теперь не нужно было строить флот лучше британского или армию сильнее коалиции всего мира. Нужно было просто шаг за шагом овладевать влиянием в малых соседях и в обескровленной России, используя при этом слабости западной демократии. Более того. Теперь появилась возможность противопоставить Россию Западу, и германская дипломатия постаралась не упустить своего шанса. Веймарская республика пошла по дороге к Рапалло.
В середине 1919 года в России решался вопрос о единстве страны. Принцип территориальной целостности страны пока не подвергался сомнению ни красными, ни белыми. Но союзники, хотя они и обещали адмиралу Колчаку сохранить единство России, в этом вопросе уже начали колебаться. На полях гражданской войны решался вопрос, не истощатся ли силы всех объединителей, сцепившихся в истребительной схватке, не станет ли обессиленная Россия призом более удачливого Запада.
Германский генерал Гофман чуть позже поставил (в мемуарах) перед Западом вопрос: почему Антанта, выиграв в конечном счете войну и перекроив всю политическую карту Европы, не изменила заодно и условий Брестского мира? Генерал, которого считают едва ли не самым большим военным талантом своего времени, обратил внимание на то, что «Антанте и в голову не пришло вернуть России, своему прежнему союзнику, Польшу, Литву, Латвию, Эстонию, Бесарабию. Напротив, наиболее существенное из сделанного Антантой — это изменение политических взаимоотношений с отторгнутыми от России областями».
В то же время социалисты во Франции, Великобритании и Италии в этот период не проявили солидарности с радикальными социалистами в России. А государственные круги Запада, как бы смирившись с тем, что Россия погрузилась в «бесконечную зиму недочеловеческой доктрины и сверхчеловеческой тирании» (Черчилль), лишившись в лице Вильсона своего самого яркого адвоката универсальных принципов, пошли раздельными путями. Лидером западного сепаратизма стал Ллойд Джордж, объявивший кабинету министров в июле 1919 года, что отныне политика Британии должна основываться не на идеологии, а на традиционном определении национальных интересов.
Итак, из двух тенденций — сближения и разъединения — вторая вышла вперед. Европа отторгла Россию, Россия отторгла Запад. Отныне, и на многие десятилетия, воцарилось взаимное недоверие, выразившееся в изоляционизме советского государства и в санитарном кордоне Запада после первой мировой войны, в Варшавском Договоре и в НАТО после второй мировой войны. И потребуется еще много усилий, прежде чем союз России и Запада из абстрактной схемы превратится в реальность, прежде чем большая Европа — от Владивостока до Калифорнии — снова станет притягательным проектом будущего.
* * *
Наступило время подведения итогов в поисках нового модус вивенди России и Запада на историческом изломе их отношений. Бывший посол Бьюкенен критически отнесся к поощрению Западом сепаратизма в ходе русской гражданской войны: «Признание кавказских республик и балтийских государств, подозрения в том, что мы поощряли поляков к аннексии территории, которая этнически является русской, вызвало негодование у многих русских патриотов. Ряды Красной Армии усилило опасение того, что союзники намерены расчленить Россию». Запад должен был понимать, что, отторгнутая Западом, Россия постарается обратиться к единственным доступным для нее источникам индустриализации — германским.
Бывший посол США в России Д. Френсис так оценил возможности германского сближения с Россией: «Немцы по-прежнему демонстрируют свое понимание важности ресурсов России, поддерживая большевиков в их стремлении доминировать в России. Большевистская армия в настоящее время организована и обучена германскими офицерами и германскими торговыми агентами, которые являются единственными иностранцами, которым позволено въезжать в большевистскую Россию. Одно время Германия подвергалась опасности большевистского доминирования, но она остановила этот процесс посредством создания республики, которая только по названию социалистическая (имелась в виду Веймарская республика. — А.У.), но далека от того, чтобы быть советской республикой. Германский ум пытается использовать различные пути и применять дьявольские методы. Любая стратегия годится им, чтобы достичь своих целей. Побежденная Германия пытается завоевать мир, бросая свою беспримерную энергию на хорошо продуманное экономическое овладение Россией и миром… Россия, чье богатство, помимо частных владений, составляет более 20 миллиардов рублей, чье население достигает почти 200 миллионов человек, представляет собой приз, за который Германия сражалась в течение нескольких поколений, во-первых, посредством торгового проникновения (которое могло быть завершено и стало бы постоянным в течение следующего десятилетия), во-вторых, посредством войны, а затем уже посредством большевизма».
Британский премьер меньше боялся неуемной энергии Германии. Перед Россией дилемма (утверждал Ллойд Джордж) заключается в том, что, если она не сможет воссоединиться с Западом, ей придется замкнуться в изоляции. Важно сделать сотрудничество с Западом привлекательным для русских. Если Запад образует синдикат с капиталом в 25 миллионов фунтов стерлингов для приведения в порядок русских железных дорог, Ленин пойдет на сближение. И при этом обязан будет соответственным образом реформировать всю страну.
25 февраля 1922 года Ллойд Джордж предупредил французского президента, что упорство Франции в стремлении изолировать Россию может толкнуть Британию на создание в Европе «новой политической группировки». Откладывать признание России нельзя, иначе она не пойдет на уступки, а западная промышленность, лишенная рынков, будет простаивать. Получив же признание, новая Россия вынуждена будет действовать по международным правилам. Пуанкаре в конечном счете вынужден был согласиться на созыв международной конференции в начале апреля 1922 года. Тем временем Россия устами наркома Чичерина обещала «гарантировать права иностранной собственности в России».
Ллойд Джордж отчаянно бился на Западе. Если коммунисты пришли к власти в России, тут уж ничего не поделаешь. «Но, с другой стороны, было бы глупостью не помочь России возвратиться в семью цивилизованных наций». Если правительства Запада не сумеют наладить экономического развития Европы, «последует восстание рабочего класса». Восходящая звезда консерваторов Стэнли Болдуин в докладе о перспективах мировой торговли подтвердил наихудшие предсказания Ллойд Джорджа. В докладе говорилось, что для Британии — сверхиндустриализованной страны — торговля представляет собой жизненную необходимость, и русский рынок может дать толчок экономическому подъему. Текущая политика пассивности в отношении жертв Версальской системы гарантирует сближение России и Германии.
