Я видела, что мама беспокоится за меня. Несколько раз я подмечала, как она украдкой выглядывает в стеклянные двери, соединявшие бассейн с ее солярием, а как-то она даже вышла и спросила, не хочу ли я съездить в торговый центр, или к ее стилисту, или сыграть партию в гольф (можно подумать, я когда-нибудь брала в руки клюшку). Но я неизменно качала головой и накладывала очередной слой крема для загара на все еще белые руки. И поскольку мое поведение было возмутительно асоциальным, я пыталась его загладить, моя посуду и помогая готовить простую летнюю еду, на которой они существовали круглый год. Правда, мама и Говард неизменно прогоняли меня, упрашивая не дурить и отдыхать побольше. Я отступала и удалялась в свою комнату смотреть старые фильмы или возвращалась в плавающее кресло.
Все это время я почти не вспоминала о Мадди, Джеке и Максе, об оставленных дома проблемах, что было очень странно, – ведь я вечно мучаюсь сомнениями, тревогами и опасениями. Но сейчас все казалось таким далеким, словно случилось с кем-то другим, и мне совсем не хотелось возвращаться к бесчисленным неприятностям. Честно говоря, день, когда я должна была появиться на работе, уже прошел. Вечером, уже после того как Роберт должен был покинуть офис, я позвонила на его голосовую почту и оставила короткое сообщение о несчастье в семье и необходимости взять дополнительный отпуск за свой счет. Он, конечно, мне не поверит, возможно, даже уволит, но у меня просто не хватало энергии страдать из-за этого. Мной овладела какая-то апатия, и сил бороться с ней не было.
Как-то мать появилась у бассейна с радиотелефоном в руках.
– Тебе звонят, – сообщила она.
Я приоткрыла один глаз и взглянула на нее.
– Никто не знает, что я здесь.
– Это твоя сестра. Хочет с тобой поговорить, – объяснила мать, протягивая телефон. Я подплыла к тому месту, где она стояла, и взяла трубку.
– Алло?..
– Привет, это я, Элис.
– Как дела? Все в порядке?
– В полном. Я все еще в той самой фирме, все еще встречаюсь с Люком, все еще пытаюсь решить, оставаться в Калифорнии или нет, – сказала она, как и всякий раз при разговоре со мной.
Моя сестра давно работала дизайнером в рекламной фирме, жила в одной и той же квартире и пять лет встречалась с мужчиной, который буквально умолял ее принять обручальное кольцо, но страх перед прочными отношениями и обязательствами мешал ей определиться, поэтому Элис постоянно твердила, что все вокруг временно и что она в любую минуту может все бросить и вернуться на Восточное побережье.
– Но, как бы то ни было, – продолжала она, – мне позвонила мама. Она волнуется за тебя и хотела узнать, что происходит.
Что-то подобное я и предполагала. В отличие от многих сестер мы с Элис подругами не были. Нет, между нами не было и вражды, просто мы почти не интересовались жизнью друг друга. Когда наши родители были вместе, мы еще как-то виделись, но когда брак распался, мы с Элис окончательно стали чужими. Иногда перезванивались, слали открытки, обязательно дарили друг другу что-нибудь на Рождество или дни рождения, но не более того. Во всяком случае, это были не те отношения, когда делишься с сестрой тем, что случилось на этой неделе.
– Передай, что я просто устала и отдыхаю, – посоветовала я.
– Но она сказала, что ты ни разу не вышла из дома и выглядишь так, словно потеряла лучшую подругу, – не унималась Элис.
– Весьма проницательно с ее стороны, – обронила я.
– Что?
– Ничего. Просто всякие заморочки на работе.
– И кто этот парень?
– Какой еще парень?
– Тот, по кому ты страдаешь, – пояснила Элис.
– Я кое с кем встречалась, но сейчас все кончено. И я не страдаю. Вообще, все это было несерьезно, – солгала я.
– Ладно-ладно, поняла. Не хочешь говорить – я не настаиваю. Но может, потолкуешь с мамой? Она расстроена и спрашивает, не стоит ли спрятать от тебя снотворное, на случай если подумываешь о самоубийстве и тому подобном.
– Ни о чем я не подумываю, – рассмеялась я впервые за несколько дней.
– Знаю, но скажи ей это сама. Ведь она все принимает близко к сердцу.
Мы попрощались, мать взяла трубку и стала что-то тихо говорить, не спуская с меня глаз. Я помахала ей и улыбнулась. Чуть позже, перед тем как уехать вместе с Говардом, она принялась пересказывать мне все сплетни, ходившие в ее бридж-клубе, и это, похоже, несколько ее умиротворило. Но ненадолго. Назавтра мать в сопровождении Саши вышла во двор и на этот раз уселась у бассейна, опустив в воду голые загорелые ноги. Ногти на ногах были тщательно подпилены и покрыты светло-розовым, как внутренность раковины, лаком. Саша, виляя хвостом, легла рядом с матерью, но так, чтобы на нее не попали брызги.
– Какая теплая вода, – заметила мать.
– Ты совсем не купаешься?
– Иногда, – пожала она плечами, – хотя не слишком часто. Это вредно для волос: хлорка их обесцвечивает.
– В таком случае, зачем тебе бассейн? – удивилась я.
– Мне нравится смотреть на воду. Здесь так спокойно, правда?
Я кивнула. Мое суденышко ударилось о дальнюю стенку бассейна. Я оттолкнулась и поплыла к центру, глядя в головокружительно-синее небо Флориды.
– Небо такое ясное и безоблачное… просто завораживает. Живя здесь, я, наверное, постоянно попадала бы в аварии, потому что заглядывалась бы на небо, даже когда вела машину, – мечтательно протянула я.
– Откуда у тебя это колье? Такая красота! – воскликнула мать.
Я лениво подняла руку и коснулась колье, подаренного Джеком, – так и не смогла заставить себя снять его, – и привычная боль ударила в сердце.
– Э… подарок друга. А где Говард? Опять играет в гольф?
– Нет, смотрит новости и пьет скотч. Я пыталась ограничить его одной порцией на ночь и вообще уговорить перейти на пиво, но пока не получается. Он не желает признавать своих проблем.
Я даже растерялась. Нет, конечно, мне было известно, что Говард пьет, притом довольно сильно. Но мать никогда не говорила об этом вслух, пожимая плечами и списывая на «мальчишеские выходки» фальшивое пение в клубе и на усталость – привычку каждый вечер засыпать в кресле. Я всегда считала: то, что Говард был добродушен во хмелю и никогда не буянил и не дрался, позволяло ей отрицать очевидное.
– Так что происходит, Клер? – спросила мать внезапно.
– Ты о чем?
– Не пойми меня неправильно… Я рада тебе, но ты очень редко приезжаешь, тем более так неожиданно. В конце концов, я твоя мать и вижу, как ты расстроена.
То же самое она говорила, когда мне было одиннадцать лет, и одна из девочек в школе пригласила всех подруг из нашей компании переночевать у нее. Всех, кроме меня. Я была безутешна, а когда рассказала матери, та гневно вскинулась, после чего, гневно раздувая ноздри, бросилась к телефону и долго допытывалась у матери девочки, почему обо мне забыли. В конце концов, она добилась, чтобы мне прислали приглашение. Я так и видела, как сейчас матушка бросается улаживать дело: звонить Мадди, уговаривая ее помириться со мной, или Джеку, проклиная его на все лады за то, что использовал меня. Пусть снаружи мать была холодно-элегантной, но под внешностью шикарной, проводящей полжизни в салонах красоты, женщины скрывался твердый орешек.
