До сей поры Латынина не отпускали мысли о Щедрине. “Где журналист? – думал генерал. – Почему он пропал?” Эта стерва, Элеонора Савицкая, сказала, что ему позвонили из редакции примерно за полчаса до того, как за ней приехал Никольский со своими парнями.
История с ляпом Гришина вроде бы закончилась, но что-то генералу не давало покоя. Ускользала какая-то мелочь. Не хватало показаний последнего свидетеля кампании по найму легионеров – Алексея Щедрина. Так всегда бывает: десяток свидетелей, девять подтверждают слова друг друга, но вот десятый... Это десять процентов из ста. Согласно постулатам об оперативной работе – очень много.
Возле редакции “Проспект власти”, где Щедрин тискал свои статьи и фотографии и имел отдельный кабинет, постоянно дежурил агент Латынина. Он приезжал на место в девять утра и покидал свой пост в конце рабочего дня редакции. Еще двое взяли под контроль 17-й подъезд Останкино и парадное дома журналиста. И до сих пор никакого результата.
Но он будет. Результат – это местонахождение репортера, мертвого ли, живого. Мертвого, конечно, таким способом не установишь.
49
Время, которое дали Щедрину на собственное расследование и на подготовку к новому проекту в одном лице, давно прошло. Уже завтра Гришин обещал отпустить его в редакцию, где не только сломали голову, но и обчесали задницу, думая о пропавшем журналисте. За делами, связанными с треклятым проектом, Щедрин совсем забыл об обязательствах, данных одному высокопоставленному чиновнику. Еще до встречи с Гришиным он три дня “облизывал” объективом сановника, готовя на него материал в журнал “Проспект власти”. По подсчетам Алексея, в свет вышли уже два номера журнала, а обещанной статьи с фотографиями все нет. Нужно только представить себе разъяренного депутата и такого же гневного редактора, уставшего отбивать атаки думца.
А фотографии вышли хорошие. На одной из них (готовящейся для обложки) Всеволод Борковский, опустившись на корточки, придерживает голову убитого им волка, другой рукой бережно сжимает отполированное цевье карабина, внешне напоминающего финскую спортивную винтовку “Петра” на базе стандартного автомата Калашникова. Вьющиеся с проседью волосы охотника курились на легком морозе. Однако придирчивый чиновник остался недоволен своим броским, не для охоты, облачением: яркий шейный платок, который больше гармонировал с сигнальными флажками, обложившими зверя, а не с вязаной шапкой-“презервативом”, сдвинутой на затылок, и синей пуховой курткой с желтым воротником. Он не хотел быть “ряженым”. И распорядился смягчить цветовую гамму, подкорректировать под коричневые тона. Однако они скрыли существенную деталь: лицо, теперь уже не исходящее паром, слабо передавало азарт, буквально испарились следы тяжелой работы; выпавший снег казался песком, охота просилась называться сафари, волк – львом. Но вот куртка... И эта дурацкая шапка. В Африке... Да, валенки – они и в Африке валенки. И на фотографии тоже. Хорошо, что галош на них нет. Вот если бы он не видел первого снимка... – прозвучало в телефонном разговоре без намека на сожаление и с таким упором, словно Щедрин был его имиджмейкером. И тяжело решал: оставить этот будто обезличенный снимок или же дать разрешение на публикацию первого, где он рядом с убитым волком смотрится попугаем.
– Леша! Ну нельзя же так! – Щедрин даже отстранил от уха трубку, которая возмущалась голосом главного редактора. – Где тебя носит?! Борковский нам все провода оборвал! Оббил все пороги. В райсобесе не такие зашарпанные. Кстати, с тобой все в порядке? – поздновато осведомился редактор. – Ничего не случилось?
– Нет, все нормально.
Лучше бы Алексею не говорить этих слов. Редактор обрушился на него с силой Ниагарского водопада: с ним все в порядке! надо же! мы тут... а он!..
– И где фотографии? – продолжилось давление. – Мы все обыскали.
– Они в моем ящике... – Алексей осекся. Да, они в ящике, только дома.
– В общем так, дорогой, или ты сегодня закрываешь свои долги, или можешь считать себя уволенным. И вообще я удивляюсь тебе.
“И зачем только я позвонил...”
Щедрин хотел было связаться с Гришиным, но точно знал, какой ответ ждет его. По словам редактора, с гранками Борковский уже ознакомился и сделал несколько существенных поправок, дело оставалось за снимками.
Я быстро. Алексей, пригладив перед зеркалом свою кудрявую шевелюру, надел куртку, ботинки, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли ключи. Все на месте, и от машины, и от двух квартир, и даже от конторы. Зубы сводит от злости! Взгляд на часы: до обеда можно управиться, оставив Гришина в неведении о своей вылазке.
Латынин снял трубку и, выслушав подчиненного, коротко распорядился:
– Давай его ко мне.
Минутой раньше Алексей, нажимая на кнопки кодового замка, невольно вспомнил инструкции Марковцева: “На всякий случай запомни одну вещь: заподозришь что-то неладное, набери на подъездной двери неверный код”.
