— И что же это такое?
Элоиза видела, как он напрягся, и поняла, что пути к отступлению больше нет. Она должна сказать ему прямо сейчас:
— Ваше сердце.
Побледнев, граф выпустил ее руки.
— Какая нелепость! — Вот и все, что он мог ей ответить.
— Нелепость?
У Элоизы потемнело в глазах от боли. Пару секунд она пыталась ее преодолеть, затем бросилась прочь, пробежала несколько шагов, натолкнулась на старую телегу без колес, повернула обратно и увидела перед собой мужа.
— Нелепость? — повторила она и покачала головой. — Высочайшая добродетель, благороднейшее чувство… способность к любви… это, по-вашему, нелепость?!
Она не знала, как дать выход своей ярости, пока не нащупала веревку. Сдернув всю связку с крючка, Элоиза швырнула ее в графа, и тот удивленно охнул, когда она угодила ему в грудь.
— Возможно, с моей стороны и правда было нелепо последние несколько дней выворачиваться наизнанку, чтобы понять, что между нами произошло, и как-то исправить положение. Нелепо, что последние две ночи, когда вас не было в постели рядом со мной, я почти не спала! — Задев ногой ведро, она подняла его и запустила в мужа. Граф увернулся.
— Но еще нелепее, что мне нравится смотреть, как вы едите… как ходите и садитесь на лошадь… как вы трете пальцами стол, когда о чем-то задумываетесь.
В него полетела ивовая корзина. Он снова увернулся.
— И при этом испытываете желание исправить мои плохие манеры, беспокоясь, как бы я не стер воск с отполированного стола.
— Нет — желание поменяться местами со столом! — заорала разъяренная Элоиза, стоявшая теперь в углу и державшая в руке длинную палку. Проклятые слезы, которые жгли ей глаза, опять потекли по щекам. — Желание, чтобы вы увидели во мне что-нибудь хорошее. Желание тронуть ваше сердце, как вы тронули мое.
Казалось, весь мир сузился до одного мига, одного вдоха, одного порыва.
Он вдруг бросился к ней, заставив ее отступить и прижаться к каким-то накрытым войлоком тюкам, которые были сложены в темном углу. Взметнулись пыль и соломенная труха, когда они упали на мешки. Элоиза попыталась сбросить мужа, но лишь провалилась в щель между двумя тюками.
— Элоиза… постой! Элоиза…
Граф, оказавшись в более выгодном положении, воспользовался своим преимуществом и, хотя она в ярости кусала губы, поцеловал ее. Он был настолько возбужден, настолько переполнен желанием, которое она в нем разожгла, что Элоиза не смогла оттолкнуть его. Она обхватила его за шею и притянула к себе.
На его жадный, опаляющий, по-хозяйски требовательный поцелуй она ответила такой страстью, какой до этого момента никогда еще не испытывала. Оба жаждали взрыва… И он был неизбежен. Она чуть не задохнулась от недостатка воздуха, но он вдруг поднял голову.
— Ты собираешься этим воспользоваться? — Перил кивнул на длинную палку, которую она так и держала в руке и которая теперь врезалась ему в спину.
— Поживем — увидим. Вы собираетесь отпустить меня, милорд?
— Нет, черт побери! — Глаза у него сверкали. — Может, я вообще не позволю тебе встать. Может, стану держать тебя здесь, пока этот амбар не обвалится нам на голову.
— Тогда палка мне, пожалуй, не пригодится, — ответила Элоиза, отбрасывая ее в сторону.
На лице Перила отражалась буря чувств, в которой он еще не мог разобраться… Элоиза ждала его признания. Но кто-то должен отдать первым…
— Конечно, порой я требовательна, горда, упряма и все такое, — вздохнула она. — Но есть одно, о чем я прошу вас не забывать, когда вы станете меня оценивать. Это мое искреннее, преданное сердце, милорд Перил. И оно целиком, безоговорочно принадлежит вам. Я только молюсь, чтобы этого было достаточно.
После долгого, удивительно нежного поцелуя он снова поднял голову.
— Этого более чем достаточно, Элоиза. Более чем.
Он занялся с ней любовью прямо здесь, в темном углу пустого амбара, на снятой одежде, которая служила им постелью. Они снова и снова любили друг друга, закрепляя близость, начавшуюся месяцы назад.
Потом она лежала в его объятиях, а Перил гладил ее волосы.
— Неправда, что я не вижу в тебе ничего хорошего. Мне все нравится в тебе, Элоиза. И не в последнюю очередь то, что ты для меня сделала. Просто… я не умею находить красивые и приятные слова в разговоре с женщинами. Но это не значит, что я тебя не люблю. — Он погладил ее по щеке. — Ты для меня весь мир, Элоиза. С тех пор как мы встретились, я ни разу не засыпал без твоего имени на моих губах и без твоего лица в моей памяти. Ты посрамила меня своей отвагой… но я бы никогда не решился произнести то, что ты только что мне сказала.
Она закрыла пальцем ему рот и улыбнулась.
— Я люблю тебя, Перил Уитмор. Прими это как мой дар тебе, а в обмен подари мне свое доверие. Я никогда его не обману, и если потребуется, потрачу всю жизнь, чтобы стать достойной его.
Они долго лежали рядом, наслаждаясь близостью и теплом. Впервые Элоиза наконец почувствовала себя дома, она уже искала слова, чтобы сказать ему об этом, когда за дверью вдруг раздались голоса. Они печально взглянули друг на друга, не желая возвращаться в реальность, потом он поцеловал ее глаза и встал.
— Господи, на чем это мы лежали? — спросила Элоиза, ощупывая их ложе любви. — Судя по всему, на куче старых подков.
Она развязала один мешок, но вместо соломы обнаружила там шерсть, и, испытывая непонятную тревогу, повернулась к мужу:
— Как могли попасть сюда тюки с шерстью? Разве ее хранят в амбаре?
Перил оглядел усыпанный соломой пол и нахмурился.
— Думаю, да. — Он протянул ей руку, и когда она встала, отбросил войлок.
Под ним лежали мешки, а в середине, где между ними было свободное пространство, виднелось что-то темное, деревянное.
— Что это? — спросила Элоиза, отодвигая мешок.
Когда граф оттащил в сторону второй мешок, они увидели знакомые бочки. Под другими тюками обнаружилась еще одна, и Перил нагнулся, чтобы прочесть выжженное на ней название.
— «Пьерфит». — Он с ужасом смотрел на доказательство вины Хедрика. — Какого дьявола они тут делают?
— Спрятанные под тюками шерсти, — добавила Элоиза, приходя к тому же заключению, что и он. — Когда я разговаривала с Хедриком о шерсти и повела его к ткачам… — Внезапно она вспомнила, как он махал людям, чтобы те закрыли дверь. — Он вышел из этого амбара, и внутри я заметила телегу. Она была чем-то нагружена доверху и прикрыта тканью.
Изучив следы, оставленные на грязном полу тяжелой повозкой, граф осмотрел амбар, что не составило большого труда, и вернулся к Элоизе. Лицо у него пылало от ярости и унижения.
— Ты оказалась права насчет Хедрика, — процедил Перил, обнимая ее за плечи. — Других объяснений быть не может. Он собирался их куда-то везти, и не требуется особого ума, чтобы понять, куда именно.
