Но Шастейль не стал затягивать паузу, заметив, что его гостья начинает злиться.
— Да, у вас есть чему поучиться выскочке.
— Вот такому высокомерному, прошу меня простить, и надменному взгляду.
Он хмыкнул и подергал себя за мочку уха. Казалось, Сонина злость его все больше веселила.
— Хорошо, хорошо, мир! Вы ведь не сердитесь на меня на самом деле, нет? Я неудачно пошутил. Прошу прощения. Хотите стану перед вами на колени?
— Ради бога, не надо! Я согласна все забыть, — воскликнула Соня. Чего, в самом деле, она так раскипятилась?
— Позвольте мне, в знак того, что я получил прощение, поцеловать вашу руку. — Шастейль встал из-за стола и смиренно склонился перед Соней, чтобы тут же обрести серьезный тон. — Припоминаю: ваша служанка уродлива. Это пока мое первое и единственное впечатление, ибо все свое внимание я направил на ее госпожу.
— Еще не было случая, чтобы я отказал пациенту, — строго заметил Жан Шастейль — он больше не паясничал. Впрочем, он тут же улыбнулся и опять стал напоминать хвастливого мальчишку. — Но вина-то я вам могу предложить? Знаете, сколько стоит эта бутылка?
— Ну, кто рассказывает об этом гостям? Хотите, чтобы вино застряло у них в глотке, а вы, врач, — тут как тут? Странным образом вы приобретаете себе пациентов.
24
— Выпьем за здравомыслие нашей дамы, которая достаточно тверда, чтобы не поддаваться на провокации, — сказал самому себе граф и отпил изрядный глоток.
— Вы обиделись? — спросила Соня, ругая себя мысленно за то, что из нее наружу вылезла неизвестно откуда взявшаяся надменность.
— На что я могу обижаться, — понурился хозяин. — Я и сам не понимаю, что на меня нашло. Но когда я выглянул в окно и увидел, как вы выходите «из кареты, как ступаете на снег своими изящными туфельками, как грациозно держите красивую головку, я подумал: вот аристократка, которой не надо ничего покупать, за нее все уже сделали благородные предки.
— Как вы правильно заметили, мои туфельки чересчур изящны для нынешней погоды.
— Я такого не говорил…
— А знаете почему? Потому что, как выяснилось, я совершенно не умею сама о себе заботиться. Мой поспешный отъезд из Петербурга, события, которые вовлекли меня в свой бурный поток по приезде во Францию, не давали мне возможности осмотреться и подумать хотя бы о своем гардеробе. Знали бы вы, как я замерзла в своих не по сезону туфельках всего за те несколько мгновений, что шла от кареты к входной двери вашего дома! Вот тем аристократы и слабы перед другими сословиями: своей неприспособленностью, неумением устраиваться в жизни без посторонней помощи. Так что благодарите бога, что он сначала дал вам возможность научиться жизни, а уж потом дал богатство…
Граф Шастейль — так есть у него эта злосчастная приставка или нет?! — посмотрел на Соню с новым интересом.
— Надо же, я никогда прежде не рассматривал свою жизнь с такой точки зрения. Более того — тем, кто интересовался, как я сумел так разбогатеть, нахально врал, что изобрел эликсир богатства. И когда у меня спрашивали, продаю ли я его, отвечал, что продаю, только очень дорого. Чтобы его купить, надо заплатить просто несусветные деньги.
— И что же, вопрошавшие не возмущались?
— Возмущались, и еще как. Мол, если у человека есть несусветные деньги, зачем ему эликсир. В том-то и дело, отвечал я, что эликсир нужен для сохранения и приращения богатства. А чтобы его заиметь, надо как следует попотеть.
— Ты всегда был шутником, Жан, — заметил Поклен, — дождешься, когда те, кого ты высмеиваешь, наконец разозлятся и всыплют тебе как следует.
— Ну, одно дело всыпать безвестному лекаришке, и совсем другое — аристократу, пусть и с купленным титулом. Кроме того, мои слуги сумеют меня защитить. Все они имеют немалый опыт уличных потасовок. А с них какой спрос? Слугу ведь не вызовешь на дуэль.
— Зато можно привлечь к суду, — опять вмешался доктор Поклен. Он уже проявлял нетерпение, только не знал, как напомнить хозяину, что они посетили его вовсе не за тем, чтобы вести за столом подобные беседы.
А Соня, казалось, увлеклась игрой.
— А какой субстанции был бы ваш эликсир, паче чаяния вам и в самом деле удалось бы его изобрести?
— Думаю, воздушной.
— То есть вы хотели сказать: понюхал, и все?
— Я хотел сказать, воздух — он и есть воздух.
— То есть… вы имеете в виду… надувательство?
Или просто то, чего быть не может? Так называемый философский камень…
— Конечно же. Ведь то, чего не может быть, должно и быть невидимо глазу…
— Боже мой, о чем вы говорите! — не выдержал Поклен. — Что подумает княжна! Наверное, она представляла себе талантливого хирурга вовсе не таким… легкомысленным.
— Главное, я не представляла его таким молодым.
Я думала, Жан Шастейль — крепкий старик, у которого пока не дрожат руки, когда он берет в руки хирургический нож.
— Все! Еще немного, и я разочаруюсь в себе самом.
Граф обратился к безмолвно стоявшему за его спиной лакею:
— Вот что, Лион, приведи служанку княжны в ту комнату, в которой я обычно осматриваю больных, и скажи Люсьену, чтобы он приготовил все необходимое. — Затем он повернулся к Соне:
— Желаете осмотреть мою картинную галерею или оранжерею?
— Желаю смотреть на вашу работу, — в тон ему ответила Соня.
Хирург усмехнулся.
— Я наблюдал, как при виде крови здоровенные мужчины падали в обморок. Быть врачом может не каждый, — К сожалению, — тяжело вздохнула Соня.
Она поднялась из-за стола, потому что мужчины сидели и ждали, пока она встанет.
— Вы что же, хотели стать врачом? — проговорил Шастейль, словно удивляясь самому себе: глупо предположить такое.
Женщина, с ее слабостями, с ее мозгами, для которых латынь — слишком трудная наука… Ему доводилось встречать женщин, умеющих хорошо ухаживать за больными, но это были женщины из простонародья. Он мог бы еще кое-что добавить к Сониному описанию слабых сторон аристократов. Женщины благородного происхождения слишком хрупки и не готовы к трудностям. Под жизненным напором они ломаются, как сухой лист…
Но он не станет возражать. Хочет себя попробовать — пусть, ее дело. В отличие от некоторых других врачей посторонние люди его не отвлекали. Он просто забывал о них, едва приступал к своей работе.
Надо будет лишь предупредить Люсьена, чтобы держал под рукой нюхательную соль, когда эта русская княжна грохнется в обморок.
