Tante Матильда подняла глаза. Я покачала головой. Она деликатно отвела взгляд и продолжала резать. Для устойчивости я оперлась плечом о косяк двери.
— Я ненадолго отлучусь к себе в комнату, — проговорила я наконец. — Я позвонила в полицию. Когда они объявятся, проводите их в мой кабинет.
Она кивнула.
Я сняла футболку, в которой проходила весь день, и юбку, которую мне пришлось взять назад у Франсуазы, и как следует вымылась, словно готовясь к какой-то важной церемонии. Я хотела быть чистой и полностью готовой, изнутри и снаружи. Это был странный день, безымянный. Технически, я была никем. Я сбросила все прежние имена. Очутившись снова в прохладной, сумрачной комнате с полуопущенными шторами, с кочанами роз на стенах, я села перед трюмо и в последний раз обратила взгляд на женщину по ту сторону зеркала.
— Марина Джеймс, — представилась я.
Она серьезно смотрела на меня и хотела услышать что-нибудь еще. Тогда я повторила:
— Марина Джеймс.
В глазах её не промелькнуло ни единой искры недоверия, ни скептического изумления, ничего такого, что лишило бы меня уверенности, заставило бы нерешительно мямлить и запинаться.
— Пусть все будет официально, — сказала я женщине с той стороны зеркала, расчесывавшей волосы. Похоже, она думала, что это неплохая идея.
В дверь громко постучали. Я глубоко втянула воздух.
— Войдите, — сказала я. Мне пришлось подкрасить губы и подвести серым карандашом глаза.
— Они здесь, — сказала Tante Матильда. Она вошла в комнату и закрыла за собой дверь. — Ты ведь знаешь, что я не считаю это необходимым, верно?
— Да, знаю, — сказала я.
— У нас возникнет уйма проблем, без которых вполне можно было обойтись, — у тебя, у меня, у Ружеарка. Если бы Ксавьер мог с тобой сейчас говорить, он сказал бы то же самое.
Услышав его имя, я вздрогнула. Незачем было объяснять ей, что я делаю это ради него, из-за него.
Она подошла и встала у меня за спиной. Она обхватила мою голову и повернула её так, чтобы я смотрела прямо перед собой, в центральное зеркало.
— Кто это? — спросила она.
Женщина с той стороны стекла улыбнулась и тихонько произнесла свое новое имя.
— Это ты, — сказала Tante Матильда. — Ты. И никто другой. Ты. Можешь называть себя Мари-Кристин, или Маргарет, или Фру-Фру, или Наполеоном, кем угодно. Это не изменит того, кто там отражается.
— Я знаю. Но я — не те, кого вы перечислили.
Она вздохнула.
— Ты жутко упряма, хуже твоего дядюшки, — пожаловалась она. Я засмеялась. — Ну ладно, — сказала она, садясь на край кровати, где я укладывала те немногие вещи, которые собиралась взять с собой. — Ладно, давай подойдем к делу с практической стороны.
Я пересела на кровать, к ней поближе. Мне нравилась эта её несентиментальная практичность, её бесконечная гибкость.
— И что, по твоему, они предпримут, — сказала она, — эти полицейские?
Я понятия не имела. Наверно, заберут меня, допросят и осудят за мошенничество.
Она покачала головой.
— За что тебя судить, если мы откажемся подавать заявление?
— За подделку подписи Крис ради собственной выгоды. Я пользовалась её деньгами. А еще, возможно, за то, что я водила за нос полицию, транжирила их время и средства. Они столько сил потратили впустую, выясняя, кто я и что я.
Она фыркнула и отмахнулась.
— Чепуха, — сказала она. — Мы, французы, ждем от полиции благоразумных действий, а не глупых поисков несуществующего тела. Если они тратили время, то по собственной глупости.
— Ну, я ничего не знаю о французских законах, — сказала я. — Но подозреваю, что мошенничество здесь так же наказуемо, как и в любой другой части света.
— Я буду ждать твоего возвращения, — сердито сказала она. — Я не могу ещё и за фермой приглядывать, у меня и без того дел выше крыши.
Наймите управляющего, предложила я ей.
— Глупости. Ксавьер оставил тебе ферму не для того, чтобы я нанимала управляющего. Кроме того, — добавила она с присущим ей практицизмом, — я не могу себе этого позволить.
Я надела на палец кольцо, которое она мне подарила, и поднялась.
— Я нормально выгляжу? — спросила я.
— Выглядишь-то ты отлично, — проворчала она. Потом добавила: — Когда надумаешь вернуться, дай мне знать. Комната тебя ждет.
— Если я вернусь, то имя у меня будет другое, — предупредила я.
— Не пойму, что с тобой такое, — буркнула она. — Дались тебе эти имена. Он тебя любил, тебя, а не кого-то другого. И твое имя тут совершенно ни при чем.
— Нет, я хотела сказать, что если и вернусь, то вернусь в качестве самой себя.
Я расцеловала её в обе щеки. Обнять её у меня не хватило смелости. И сказать «прощайте» — тоже.
Я медленно спускалась по лестнице, репетируя то, что собиралась сказать. «Месье… — это была сокращенная версия. — Однажды давным-давно, месье, жили-были три сестры. Многие годы я обманывала себя, думая, что сестер было всего две, но, оказывается, существовала и третья, самая младшая. Видите, теперь все в порядке: история может закончиться правильно». Вряд ли они поймут хоть слово из моего рассказа. В конце концов, они не отличались большим умом, иначе сами давно бы до этого додумались.
Они ждали в кабинете.
— Добрый вечер, месье, — сказала я и указала на стулья, но они покачали головами. Они предпочитали стоять.
Я уселась за стол. Я не спешила. Я была очень спокойна.
— Простите, что настаиваю, — улыбнулась я им, — но вам лучше все же присесть. Боюсь, мне придется рассказать длинную и довольно запутанную историю.
Они обменялись взглядами и сели.
— Итак, слушайте, — сказала я.
