— Но мне надо привести себя в порядок…. — попытался сопротивляться граф, хотя уже понимал, что если что-то взбрело хозяйке острова в голову, она не отступится.
— Не надо, — ответила она. — Ты всегда готов к бою.
Графа словно невидимая рука великана ласково уложила на землю. Боль от ран как-то сразу отступила, удалилась в небытие, он почувствовал необычный прилив сил, словно выпил кубок любимого вина.
Астазия скинула одежды — одним ловким движением, словно листва опала со стройного дерева.
Возможно, она была даже очень хороша, Роберт не считал себя в этом деле знатоком и ценителем. Он сделал попытку подняться, и вдруг понял, что не может пошевелиться — магическая сила сковала его. Такое, пришло вдруг ему на ум, с ним тоже уже случалось, когда он схлестнулся с ситбиллским магом. Ничего принципиально нового он на этом столь таинственном и легендарном острове, о котором ходит столько невероятных слухов, он пока не увидел.
— Побойся того, чему ты веришь! — только и нашел граф силы в последний раз не отвертеться, а отсрочить неизбежное. — Мой сын же смотрит!
— Он давно уже вне скал — торопится возвестить твоих спутников о победе!
Она смотрела ему в глаза. Ее глаза были того же цвета, что и небеса над головой, точь-в-точь.
Она быстро освободила его от одежд — не без помощи магии. Прикоснулась к тому, что должно было сыграть главную роль в предстоящем действе, убедилась, что все как и должно быть, и уселась на графа.
Он от бессилия как-то помешать происходящему закрыл глаза.
— Да видит моя супруга, что я верен ей даже сейчас, — произнес он. — Никогда бы раньше не подумал, что графа Роберта кто-то может изнасиловать1 Ему, собственно, неважно было: может ли увидеть его дух покойный жены, и существует ли загробная жизнь вообще. Верность ей он соблюдал ради клятвы ордену, имени не имеющему. И думал сейчас: простят ли ему братья? Даже если нет, даже если его приговорят к смерти за нарушение клятвы, он должен пройти свой путь до конца.
Впрочем, он не считал происходящее чем-то очень уж неприятным или унизительным.
Нельзя бороться с неизбежным, его надо перетерпеть. И постараться извлечь максимум удовольствия и выгоды. Только, несмотря на годы вынужденного воздержания, никакого удовольствия не было.
— Я представляю сейчас, что это не ты, — произнес он, не открывая глаз, — а она.
Астазия усмехнулась:
— Это не займет много времени.
Он понял, что да, это довольно быстро. И пытался вспомнить — что он чувствовал, когда то же самое происходило между ним и его женой? Нет, все было не так, совсем не так. Так больше никогда не будет, потому что ее нет.
Астазия прекратила ритмичное движение. Но не слезла.
— Ты пришел убить меня, — сказала она. Не спросила — констатировала.
— Нет, — открыл глаза. — Я никогда не вру.
— Ты пришел уничтожить то, что дало жизнь мне. Что дает жизнь острову. Ты хочешь уничтожить то, что приносило в мир только добро. Это то же самое, что убить меня.
— То, что я хочу уничтожить, — произнес граф, — уничтожит мир.
Он сделал попытку сбросить ее и подняться на ноги, но тщетно.
— Это ты так думаешь. Так или иначе, я тебя не пущу туда. Ты умрешь. Я не хочу твоей смерти, но ты мне больше не нужен. Я могла осчастливить тебя, дав тебе то, о чем мечтают другие. Но ты же не остановишься…
Граф промолчал.
— Прости, любимый, — вдруг прошептала она, склонилась к нему и поцеловала в губы.
И в то же мгновение Роберт почувствовал, что неведомая сила сжимает ему горло.
Он пытался бороться, придержал дыхание — но все было бесполезно. Через несколько мгновений мир померк, лицо Астазии, на котором не было ни намека на радость или жестокость, потеряло свои черты и он приготовился принять смерть.
«Как близко от цели, как близко! — мелькнула последняя мысль. — Блистательные Эксперты, я не оправдал ваших надежд…»
Гермонда успела прокрасться к арене как раз к тому моменту, когда поединок начался. Блекгарт и девчушка не отрывали взгляда от сражающихся и не заметили ее. Она встала за резную колонну в тени, так, чтобы ее никто не видел.
Повелитель ее сердца, граф Роберт Астурский — прекраснейший из мужчин — дрался с каким-то грязным полуобнаженным гигантом.
Она затаив дыхание следила за поединком, вздрагивая при каждом взмахе меча и восхищаясь мастерством бойца в светлых одеждах. Правда, противник не уступал, но Гермонда не сомневалась в том, на чьей стороне окажется победа. Ей хотелось кричать, ей хотелось, чтобы граф знал — она здесь, она рядом!!! Но Гермонда боялась проявить себя — ведь неизвестно, что может сделать эта еще нерожденная уродина-чародейка, увидев ее здесь…
И вдруг свет померк померк перед ее глазами — непобедимый воин в светлых одеждах рухнул на землю.
И в то же время радостный крик Блекгарта достиг ее ушей:
— Победа!!! Отец победил, Астазия, победил!
«Как победил?»— не могла понять Гермонда. Она пристальнее всмотрелась в победителя, без сил опустившегося рядом с бездыханным телом побежденного. И поразившись, узнав в нем те же черты графа Астурского.
Горе мгновенно сменилось радостью: Блекгарт, при всем его тупоумии, уж точно знает, который из двоих его отец.
Она была права, конечно же граф Роберт не может не победить!!!
Ее радость не знала границ и молодую женщину ничуть не смущало, что минуту назад она переживала за другого.
До ее ушей донесся диалог Блекгарта с этим недоразумением природы, и Гермонда поняла, что они торопятся уйти отсюда. И не обратила никакого внимания на сей факт, потому что увидела как к владыке ее помыслов приближается какая-то женщина.
Она не пропустила ни слова из их разговора, хотя расстояние было довольно приличное.
Волна возмущения охватила Гермондой, она не находила слов в родном языке, чтобы выразить то, что думает. Руки зашарили по складкам одежды.
Да! Кинжальчик, который ей когда-то подарил граф, с нею!
Эта паршивка, будь она хоть какой-раскакой волшебницей, поплатиться за свое…
за свой… в общем — за все!
Не размышляя ни о чем другом, Гермонда с некоторым трудом перелезла через барьер и помчался к странной группе из одного магического мертвеца, мерзкой чародейши и своего, лишенности возможности двигаться, рыцаря сердца.
Она подбежала и встала за спиной насильницы, стараясь успокоить дыхание.
Какое-то прорезавшееся неизвестно откуда женское чувство самосохранения смешанное с ненавистью к сопернице, подсказало ей, что у нее будет лишь одна возможность на удар.
— Прости, любимый, — прошептала волшебница и склонилась над бездвижным графом.
