Ян называл себя контрабандистом, однако, пребывая в плохом настроении, она неизменно подозревала его в пиратстве, а среди пиратов — как всем прекрасно известно — честных людей не сыщешь. С самого начала она видела в глазах Яна жадность и стремление к власти, замечала, как смотрит он на нее, не предполагая, что она наблюдает за ним… словно она являлась золотым призом в каких-нибудь там состязаниях. Еще она подмечала ту легкость, с какой он принимал разнообразные обличья, играл роли, становясь совершенным незнакомцем, и тем не менее она позволила себе поверить в то, что тот мужчина, каким он казался, когда был рядом с ней, — более правдив и реален, чем прочие создаваемые им личины. Зная о том, как ее проклятие притягивает к ней мужчин, она тем не менее проявила слабость, поверив в его любовь… тем самым поверив и Яну.
И потому оказалась дурой.
Она пожелала возненавидеть его. Ян продал ее врагам… Он продал ее жизнь . Тем самым он заслужил ее ненависть, и все же чувство это не приходило к ней. Она допустила, чтобы он понравился ей… Кейт вспомнила, как Ян спас Ррру-иф вместе с детьми-рабами от пыток и смерти, рискуя при этом собственной жизнью, и то, как он сражался вместе с нею против аэриблей… и то, как он обнимал ее. Слишком долгое время она находила в нем доброту, отвагу и честь и теперь, вспоминая, в первую очередь видела в прошлых поступках Яна проявления именно этих качеств. В тот самый миг, когда Ян обнаружил, что не получит того, чего добивался, и понял, что не сможет жениться на ней и приобрести статус в Семействе Галвеев, а вместе с ним и власть, а также права на принадлежащий ей город Древних на побережье Новтерры, он без промедления отправился к тем, кто готов как следует заплатить за ее голову. Впрочем, он предал не только ее. Он предал и Дугхалла, которому, как ей казалось, изрядно симпатизировал. Хуже того, он предал Возрожденного. И более всего на свете Кейт не могла понять именно последнего.
— Дугхалл, ты помогал Яну войти в контакт с Возрожденным, да? Несколько недель назад?
Поглядев на нее с болью в глазах, Дугхалл кивнул.
— Тихо там, — раздался вдруг голос Трева. — Сейчас будет проверка.
Все укрывшиеся в телеге умолкли. Повозка, стуча колесами и раскачиваясь, остановилась, извне доносились городские шумы. Звенели колокольчики; пастухи, фермеры и ремесленники перекрикивались или рассказывали о своем грузе сборщикам налогов, требовавшим плату за провоз товара; вдалеке крикунья одной из мелких сект Иберизма призывала своих единомышленников к молитве; хохотали дети — и как фон всего этого слышалось дыхание самого города, закрывавшего и открывавшего каждую свою дверь… артерии его наполняло множество людей, двигавшихся вместе со своей собственностью по несчетным улицам и переулкам.
Заставы. Ворота в многочисленных стенах Калимекки напоминали о временах, когда город имел меньшие размеры. За прошедшие годы заставами завладели Семьи, содержавшие за свой счет и стены, и прилегающие к ним участки дорог и потому бравшие мзду с проезжавших за пользование воротами. Заставы также позволяли Семьям следить за всеми, кто входил в подвластные им районы и оставлял их, узнавать их род деятельности, место назначения, а заодно и контролировать передвижение нежелательных или опасных гостей.
Кейт представила себе, как сейчас сборщик податей у ворот потребует, чтобы Трев снял верхние тюки, чтобы стража могла убедиться в том, что он не везет ничего, кроме сена. Она буквально видела, как один из рослых караульных псов тычет носом в сено и лаем извещает всех присутствующих, что груз телеги с секретом. Посему она зажмурила глаза и постаралась вложить все свои силы в экран, которым прикрыла и повозку, и всех находящихся в ней… и даже коней. Созданный ею щит должен был сделать и Трева, и груз ничуть не примечательными и вне всяких подозрений. Она не могла понять, почему этого до сих пор не сделали Хасмаль или Дугхалл, однако оба они казались больными. Быть может, скверное состояние их обоих не давало им заняться магией.
Кейт поняла, что их возок попал в очередь перед воротами, потому что они то трогались с места, то останавливались. Снова двигались вперед и замирали. И опять немного проезжали вперед, чтобы вновь остановиться. Всякий раз, приближаясь еще на несколько шагов к воротам, она слышала голос сборщика податей все более отчетливо и вновь отмечала его неприязнь к находящимся в очереди людям. Кейт чувствовала, как растет в ней смятение. Все они лежали в сене, боясь шевельнуться или даже вздохнуть.
Наконец и они добрались до головы очереди. Возле телеги — так близко, что Кейт наверняка могла бы дотянуться рукой — сидел и пыхтел сторожевой пес.
— Имя? — спросил сборщик.
— Эйнта-бержиль, дальний родственник. Отношения к Семьям не имею.
— Груз?
— Сено, тридцать тюков. — В голосе Трева звучала скука, как если бы он проходил через этот нудный допрос каждый день. Кейт восхитилась его выдержкой. Она нисколько не сомневалась в том, что, находясь на месте Трева, с тревогой думала бы лишь об укрывшихся в телеге людях и о том, что случится с ними, если их обнаружат.
— Место назначения?
— Нижний Кафар-у-моря.
Кейт нахмурилась. Она даже не слыхала о таком месте. Сборщику налогов тем не менее оно было известно.
— Далековато сено возишь.
Впрочем, голос его уже не казался враждебным.
— Надо же продать его. А где — не важно. Поэтому я и решил съездить туда, а заодно навестить по дороге родных. В Кафаре-то у меня сено непременно купят, потому что меня там знают, а потом заверну к папаше, мамаше и младшим братишкам. Один из них как раз должен определяться в ученики… вот, может, и прихвачу с собой на обратном пути.
Пес обнюхивал низ телеги… слышалось его довольное пыхтение. Собака могла в любое мгновение разоблачить обман… ведь Хасмаль говорил ей, что чары воздействуют на людей сильнее, чем на животных. Вложив всю свою волю и силы в укрепление экрана, Кейт молилась о том, чтобы он все-таки защитил их.
— Хорошо иметь такое дело, чтобы тебе могли помогать родичи, — сказал сборщик. — Я-то мальчишкой жил у моря, а там условия другие… там, если рыба уходит, ты уходишь за нею.
Кейт пожалела, что рыба не съела сборщика; чем дольше болтал он с Тревом, тем вероятнее было то, что кто-нибудь из укрытых в сене либо пошевелится, либо чихнет, либо закашляется, и ни одни чары на свете не скроют этого. Кейт уже ощущала, как нос и спина ее начинают зудеть — потому лишь, что она не смела почесаться. Соломинки скребли и раздражали кожу, а влажный запах прелой травы щекотал нос. Нетрудно было догадаться, что все остальные испытывали примерно то же самое.
— Мой папаша перестал ловить рыбу еще молодым. Трудная работа, — заметил Трев.
— Трудная. Тридцать тюков, говоришь? Вот уж не подумал бы, что в эту телегу можно впихнуть больше двадцати пяти.
— Кое-какие из них не очень большие.
— Тогда понятно. Вот что я тебе скажу: можешь заплатить только за двадцать пять. Значит, это будет три окса и хаббут. И… эй, а какой дорогой ты будешь выезжать из города?
