Выяснилось, что Шерхан действительно порвал несколько глоток. А свирепый кот выцарапал глаз госпоже Тхе, и теперь почтенная женщина-змея[180]утратила половину своей небесной красоты. И это помимо разгрома ресторана, потери клиентов, потери лица… В общем, правосудие правосудием, а госпожа Тхе и её правая рука господин Сунг Лу поклялись смыть обиду кровью. Зловонной кровью бешеного пса, шелудивого кота и, главное, кровью их хозяев. А возможностей у госпожи Тхе и господина Сунга Лу ох много… Так что всем им — псу, коту и их несчастным хозяевам — жить осталось недолго.
— В общем, коллеги, готовьтесь, — усмехаясь, закончил свой рассказ Фраерман. — Похоже, скоро нас ожидает большая русско-китайская дружба. До гробовой доски, пока смерть не разлучит.
И это в дополнение к пристальному вниманию внутренних органов. Наверное, чтобы скучно не было.
— Была уже у нас как-то дружба, русско-немецкая, — неожиданно подал голос Приблуда и покосился на Опопельбаума, собиравшего посуду. — И что, блин, от неё осталось? Пускай приходят, пускай. Встретим. Привыкли, гады, что мы на своей земле как бараны!
— Патронов хватит, — на полном серьёзе поддержал Коля Борода. — Завтра же начну подходы минировать. Мин тут у нас всяко больше, чем в Пещёрке китайцев.
Глаза его блестели предвкушением, ноздри раздулись. Вспомнил, видимо, свои прежние войны с конкурентами, злобное тявканье шмайсеров, гулкие разрывы…
— Эти мне мужчины, им бы только поиграть в войну. — Бьянка взяла кружку, отхлебнула, поставила, укоризненно покачала головой. — А ведь когда ещё было сказано у Сунь-Цзы, великого полководца и, между прочим, китайца: «Оружие — это орудие бедствия. Борьба противна добродетели. Полководец — это агент смерти. Поэтому к войне прибегают только тогда, когда это неизбежно». Слышите, вы, мужчины? Когда неизбежно! Ну а мы… — она вдруг вытащила мобильник и стала нажимать попискивавшие кнопки, — мы пойдём другим путём…
— Это каким же? — не удержался от вопроса Песцов. — Тем, что во мраке? Кстати, дорогая, зря стараешься, приёма здесь нет…
Он терпеть не мог женской инициативы, да ещё в совокупности с нравоучительным тоном. Хотя и помнил прекрасно, с чего вообще началось их с Бьянкой знакомство.
— Провайдеров надо правильных выбирать, дорогой, провайдеров… — загадочно улыбнулась она. Прижала трубку к уху… и вдруг замяукала по-китайски. На удивление бегло, складно и с напористой энергией. Песцов только рот открыл, глядя, как сразу сузились её глаза, поднялись скулы, певучий голос сделался отрывистым и бойким… Вот это и называется — вошла в образ. Народ притих, забыл про осетра и уставился на неё, как те трудные дети, которым она рассказывала про Ассоль. Да уж, подобное зрелище не часто увидишь. Особенно на трезвую голову.
Однако шоу одного актёра продолжалось недолго.
Бьянка прижала пальцем отбой.
— Ну вот, любимый, и всё, китайское вторжение отменяется, — сказала она Песцову. — А ты говоришь, путь наш во мраке…
В её голосе было столько власти, уверенности и спокойствия, что все сразу поверили — подходы минировать не придётся.
«Все бабы стервы…» — подумал Песцов.
— Ну и слава Богу, — кивнул Фраерман. — А чекистам никто не хочет позвонить, чтобы не приходили? Пока связь есть?
В голосе его слышалось облегчение — ну хоть одна головная боль ушла. Хотелось бы верить, что с концами.
— Они не придут, — вырвалось вдруг совершенно непроизвольно у Краева. — Придут другие. Похлеще. — И прежде чем его успели засыпать вопросами, отмахнулся: — Я в палатку. Устал что-то, прилягу…
Вот тут он лукавил. Уединившись, он опять включил ноутбук и попробовал выдавить из себя хоть несколько строчек. «Ну вдруг, ну а если, ну бывают же на свете чудеса?..»
Кавалерийский наскок не удался. Как ни старался Краев, как ни напрягал воображение, продвинуться не удавалось. А ведь вроде и сюжет разработал, и герои получились живые, и с научной подоплёкой всё было в порядке… На чём же заклинило?..
Чувство было такое, как если бы Краев уже подобрал ключи, провернул, ломая пальцы, замок, но дверь ни в какую не поддавалась, будто кто-то очень крепкий и ухватистый вцепился в ручку с той стороны. Краев прямо-таки видел перед собой эту цепкую руку — не руку, а когтистую лапу. Её не ослабят, не разожмут, её можно только отрубить. А это ох как непросто… Тут поневоле задумаешься, и хрена ли ему, Краеву, в этой чёртовой двери. Тут вспомнишь, Господи прости, давний разговор с Панафидиным и то, как носил в голове опухоль, а в кармане — пистолет. Может, всё возвращается на круги своя? Идёт, как положено развитию, по спирали? Снова писатель Краев тычется во что-то запретное, и снова на пути встаёт могущественная сила, намеренная ему помешать?..
Ганс Опопельбаум тихо подобрался к палатке и очень деликатно осведомился:
— Разрешите, товарищ Краев?
Будучи запущен внутрь, оборотень поклонился и вытащил бумажку.
Из бумажки явствовало, что он, нижеподписавшийся, пребывая в здравом уме и трезвой памяти, будучи не в силах удержаться от проявления бдительности, считает своим долгом обратить внимание товарища Краева на нездоровую социально-политическую обстановку, сложившуюся в лагере. А именно: командир отряда по кличке Коля Борода, в прошлом мародёр с преступным прошлым, воспитывает молодое поколение в духе милитаризма. Заместитель же его Фраерман, вор-рецидивист, не только не препятствует моральному разложению юношества, но, наоборот, всячески споспешествует. Мало того, с подачи оного Фраермана его друг детства, профессор-физик Наливайко, вошёл в контакт с иностранными подданными, девицей Бьянкой и мавром Мгиви, преследующими, судя по всему, конкретные преступные намерения. А так как Наливайко наверняка доверены секреты нашей родины, речь идёт уже о государственной измене. Положение усугубляется тем, что сожитель вышеозначенной Бьянки, некто Песцов, является боевиком-террористом, а правая рука рецидивиста Фраермана — неоднократно судимый Кондрат Приблуда — бандит и погромщик, личность асоциальная и склонная к насилию. Сегодня он кому-то заедет в глаз, а завтра, как говорится, родину продаст…
Странно, но в предъявленном Краеву эпохальном доносе не было ни слова про дезертиршу Варенцову. Видимо, «медведь с большой буквы» был не чужд дипломатии. Спинным мозгом чуял, что жена Цезаря должна быть вне подозрений.
— В общем, товарищ Краев, нужно принимать меры, — закончил он чтение. — Самые решительные и непопулярные. Так дальше жить нельзя.
Вдохновенный взгляд его был светел и чист.
— Да, вы совершенно правы, товарищ Опопельбаум, так дальше жить нельзя, — тяжело вздохнул Краев. — Надо принимать меры. Немедленные и решительные. Чтобы раз и навсегда. Вы славно поработали, идите отдыхать.
Выпроводил горе-стукача и уже совсем собрался идти следом — принимать те самые меры, непопулярные и бесповоротные, — как полог палатки откинулся и пожаловал рецидивист Фраерман.
