Волна оргазма была мощной и стремительной. Лина выдохнула его имя, когда яростный электрический разряд возник в глубине и промчался по всему телу.
Гадес крепко прижимал богиню к себе, на время забыв о собственных желаниях и изумляясь, что ему удалось вызвать столь страстный отклик. Ему хотелось кричать от счастья. Она принимала его таким, каким он был, она хотела его и ему отдавалась.
Богиня открыла глаза и посмотрела на него. Он улыбнулся, отводя волосы с ее щеки. А она, еще не отдышавшись как следует, снова принялась целовать его.
— Знаешь, я думаю, что лучше всего, когда наслаждение получают оба, — тихо сказала она, заставляя Гадеса лечь на спину. — Это взаимный обмен, когда и даешь, и получаешь, и даже если удовольствие твоего партнера тебя бесконечно радует, это не избавляет тебя от необходимости удовлетворить собственные желания.
Она гладила его сильное тело, с наслаждением целуя солоноватую кожу, пока наконец темный бог не начал задыхаться. Капельки пота поблескивали на напряженных мышцах, Гадес изо всех сил старался справиться с нараставшим желанием. Наконец Лина крепко обняла его.
— Не сдерживайся больше. Я хочу ощутить тебя внутри... я хочу насытить твою страсть.
Гадес со стоном перекатился и лег на нее. Опираясь на локти, он, погружаясь в тело богини, смотрел ей в глаза. Ее влажный жар охватил его плоть, и темному богу понадобилась вся сила воли, чтобы не взорваться в то же мгновение. Все оказалось лучше и сильнее, чем его фантазии, лучше, чем кто-либо мог вообразить. Темный бог на мгновение замер, стараясь овладеть собой. А потом она с тихим стоном вскинула бедра ему навстречу, и он ответил с той же страстностью, и наконец весь мир вокруг перестал существовать и осталась только она, его богиня. И она, ритмично двигаясь, вела его к финалу. Наконец, сотрясаясь в судороге наслаждения, Гадес зарылся лицом в ее волосы и только и мог, что повторять и повторять: — Персефона... Персефона...
Ее разбудил знакомый сладкий аромат. Улыбающийся Гадес стоял возле кровати. Он был почти обнажен, лишь бедра прикрывала узкая полоса ткани. В одной руке темный бог держал бокал с прохладным золотым напитком, в другой — шелковый халат.
— С добрым утром, — сонно пробормотала Лина.
— С добрым утром. Я подумал, что ты, наверное, просто умираешь от жажды. — Гадес кивком головы указал на бокал. — И еще Эвридика принесла тебе вот это. — Он через плечо показал на столик, на котором громоздились гранаты, невероятно аппетитные сыры и разнообразные булочки.
Лина подумала, что Гадес вряд ли мог бы выглядеть более восхитительно, чем в этот момент, когда стоял возле кровати, волнуясь, но стараясь делать вид, как будто ему не впервой видеть богинь в этой постели.
— Спасибо.
Лина села и потянулась. Простыня соскользнула, и глаза темного бога алчно уставились на обнаженную грудь богини.
Гадес как зачарованный поставил бокал на столик у кровати и опустился перед Линой на колени; обхватив ладонями ее груди, он стал целовать соски. Хотя его прикосновения были очень нежными, Лина невольно вздрогнула. Ее тело невероятно, фантастически насытилось любовью, вот только ныло ужасно...
Гадес отшатнулся.
— Я сделал тебе больно?
— Нет, просто я стала слишком чувствительной. Видишь ли, семь раз за одну ночь... ну, это несколько необычно.
Гадес отчаянно покраснел, набросил халат на плечи Лины и пригладил ее волосы. Она была ужасно растрепанной, а на ее шее виднелись красные следы его губ. Неужели он вел себя грубо? Ночью ему казалось, что ей все нравится, но сейчас, утром, она выглядела чуть ли не раздраженной... Она встала с кровати, слегка пошатываясь, и с трудом натянула халат. Великие боги! Он что, действительно причинил ей боль?
Лина рассеянно улыбнулась темному богу и осторожно села перед уставленным яствами столом. Она даже не заметила, как встревожило Гадеса ее состояние. А он молча проклинал себя за дурацкое поведение, вызванное недостатком опыта.
Завтракая, Лина чувствовала, как к ней возвращаются силы, а ноющая боль в теле понемногу рассеивается. Видя, как на глазах улучшается настроение богини, Гадес успокоился и тоже сел к столу, и они ели вместе, как возлюбленные, касаясь друг друга коленями, кормя друг друга лакомыми кусочками. Гадес рассказывал Лине, как он придумывал изысканные люстры, висевшие на потолке над ними, когда в дверь спальни постучали.
— Да, входи! — откликнулся темный бог.
В комнату вошел Япис, державший в руках плоскую квадратную шкатулку. Он поклонился сначала Гадесу, потом Лине.
— Добрый день, Гадес и Персефона. — В глазах даймона прыгали веселые огоньки, он изо всех сил старался сдержать довольную улыбку. — Я принес то, что ты просил, мой господин.
Он протянул шкатулку Гадесу.
— Отлично, Япис. Спасибо.
При виде даймона Лина вспомнила, что в последнее время совсем забыла об Эвридике, и ее кольнуло чувство вины.
— Япис, ты не мог бы передать кое-что Эвридике? — спросила она.
— Разумеется, богиня.
— Скажи ей, что мне хотелось бы посмотреть ее рисунки.
Япис улыбнулся.
— Она будет рада, богиня.
— Хорошо. Пусть принесет все в мои покои позже, днем. И пожалуйста, передай ей, что мне очень хочется увидеть результаты ее творчества и ее саму. Я по ней соскучилась.
Лине показалось, что на щеках даймона вспыхнул предательский румянец, прежде чем он кивнул; потом Япис с улыбкой вышел из комнаты.
— Он в отличном настроении сегодня, — сказала Лина, барабаня пальцами по столу.
— Он рад, что видит меня счастливым, — ответил Гадес, целуя ей руку.
Лина поймала себя на том, что расплывается в такой же глупой улыбке, как даймон. И попыталась взять себя в руки.
— Не думаю, что это единственная причина его радости. Я вообще-то уже давно собиралась поговорить с тобой об этом твоем даймоне.
Гадес вопросительно поднял брови.
— Мне кажется, он проявляет интерес к Эвридике, — пояснила Лина.
Усмешка Гадеса напомнила Лине маленького мальчишку, пойманного за руку, когда он залез в банку с вареньем.
— Пожалуй, ты права.
— Тогда я должна выяснить, каковы его намерения, — твердо заявила Лина.
Гадес кивнул, сразу став серьезным.
— Да, понимаю. Конечно, ты беспокоишься. Пожалуй, я могу ответить тебе за Яписа. У него честные намерения. Он искренне заботится о маленьком призраке.
— Ты присмотришь, чтобы он был осторожен? Ей ведь пришлось так много пережить. Женщине трудно снова ответить на любовь после того, как ей нанесли душевную рану.
Гадес нежно коснулся ее щеки, подумав вдруг, только ли о преданной маленькой Эвридике говорит сейчас богиня.
