Элиза почти не слышала того, что говорила ей леди Хартвуд. Ее сердце буквально пело от радости. Ее Эдвард сумел простить мать, найти в себе силы и побороть застарелую ненависть. Он смог проявить любовь к человеку, который долго и жестоко обижал его, осознав это, Элиза обрадовалась даже больше, чем сообщению о том, что он отдал много денег за ее письменный отказ от обвинения. Возможно, здесь все-таки сыграло роль и его неравнодушное отношение к ней самой. Но его мать, которая ничего не сделала, чтобы пробудить в нем любовь к себе, тоже испытала на себе благотворное влияние сыновней любви. Эдвард явно изменился, и еще как изменился!
Однако Элиза заставила себя отвлечься от своей эгоистичной радости и поспешила успокоить старую леди:
— Вам нечего бояться меня, леди Хартвуд. Мне слишком дорог ваш сын, поэтому мне нет никакого смысла распространять слухи, порочащие его мать.
— По-видимому, он тебе действительно дорог, — колко ответила леди Хартвуд. — Хоть он и очаровательный дьявол, но у тебя почти нет шансов выйти за него замуж. Мне бы хотелось, чтобы он женился на благородной девушке. Однако именно такой женщине, как ты, удалось справиться с таким негодником, как он. Бог знает почему, но мне не удалось справиться с Черным Невиллом.
Эдвард рассмеялся:
— Матушка, Элиза — особа очень знатного происхождения. Пожалуй, даже знатнее меня.
— Как так?
— Она ведь дочь Фаррела по прозвищу Пифагор.
Леди Хартвуд удивилась:
— Он сын Эвесбери? Тогда понятно, почему она знает древнегреческий. Однако ее отец совсем спятил. В его башке не осталось ни капли здравого смысла. Нет ничего удивительного в том, что она попала в такое неприличное общество, к которому, между прочим, относишься и ты, Эдвард. Ну что ж, мне приятно сознавать, что в жилах моих внуков будет течь благородная кровь.
— Да, но это случится только в том случае, если Элиза примет мое предложение, — усмехнулся Эдвард. — Она уже раз отказала, и у меня не хватает мужества просить ее об этом в другой раз. Каким бы безумцем ни был ее отец, я не уверен, что она настолько сошла с ума по мне, что согласится на мое предложение.
— Она совершит большую глупость, если откажется, — фыркнула леди Хартвуд. — Но лучше я попридержу мой язык. Что бы я ни говорила, она все время возражает мне наперекор. У девушки есть характер. Надо отдать ей должное: удивительно, она сумела все-таки переделать тебя.
Распрощавшись с леди Хартвуд, Эдвард и Элиза уселись в карету.
— Ну вот, теперь, после того как моя матушка дала нам свое благословение, думаю, что у меня почти не осталось шансов на благополучный исход.
Элиза улыбнулась:
— Довольно неожиданный поворот в создавшемся положении дел, которое и так чрезвычайно запутано. Однако, узнав тебя совсем с другой стороны за последний час или два, я должна сказать, что очень горжусь тобой, Эдвард. Я знаю, как было нелегко тебе простить мать, тем не менее ты простил ее.
— Я не заслуживаю таких похвал.
— Напротив, заслуживаешь. Я знаю, как ты смущаешься, когда тебя хвалят за добрые дела. Кроме того, я ведь обещала тебе никогда не замечать ничего хорошего в тебе, ты ведь сам предупреждал меня об этом. Но ты простил мать, а это было очень нелегко. Ты сделал это из любви, из бескорыстной любви, а это самая высокая любовь, какая только есть на земле. Ты ведь знал, что ничего не получишь взамен, тобой двигала одна лишь доброта.
— Но разве мог я поступить иначе? То, как относился к ней муж, было чудовищно!
— В самом деле, как ты мог поступить? — улыбнулась Элиза. — Если в груди прячется доброе сердце, трудно найти иной выход.
— Хорошо, не будем спорить. Ты заставила меня поверить в то, что у меня доброе сердце. Пусть будет так. — Эдвард усмехнулся. — Мне надо поговорить с тобой откровенно, Элиза. Я много размышлял над твоими упреками в мой адрес и признаюсь, что они вполне заслуженны. Поскольку я хотел бы измениться в лучшую сторону, чтобы заслужить твою любовь, я не могу добиться твоего расположения, не избавившись от всего ложного, фальшивого и лицемерного.
Элиза замерла, в чем же он собирался ей признаться? Самые нелепые, тревожные предположения завертелись у нее в голове, вытесняя недавнюю радость. Она выпрямилась и приняла равнодушный вид, во всяком случае, ей так казалось. С замирающим сердцем она ждала его признания, она опять с болью осознала, как ей не хочется его терять.
Заметив ее тревогу и растерянность, Эдвард поспешил успокоить ее:
— Не бойся. Ни в чем плохом меня нельзя упрекнуть. Я никого не соблазнил и не бросил. Просто я подумал, что мне надо оставить мою привычку все время кого-то изображать. Теперь-то я понимаю, что виной всему мой настоящий отец. Он ведь был актером, и тяга к актерству от него перешла ко мне.
Он принял натянутый вид, притворяясь, что ему все равно, но Элизу нельзя было обмануть. Она видела, что его волнует, и даже очень, ее реакция на его слова. Ласково улыбнувшись, она сказала:
— Мне было приятно узнать, что твой настоящий отец — актер, а не какой-нибудь светский шалопай и распутник. Тем не менее ты совершенно прав. Твоя жизнь останется такой же интересной и увлекательной, даже если ты оставишь привычку все время играть. Возьмем сегодняшний день, когда ты спас меня. Ты узнал столько всего о себе, о прошлом твоей матери, более того, ты сумел помириться с ней. Да ведь это самое настоящее театральное представление со счастливым концом.
— Хорошо бы, если бы у него был действительно хороший конец, — усмехнулся Эдвард. — И под занавес хор девушек спел бы свадебный гимн во время нашего бракосочетания. Затем падает занавес и раздается гром аплодисментов. Но в жизни все намного серьезнее. Я не самый уживчивый человек, и порой со мной нелегко.
— Конечно, Уран правит твоей судьбой, поэтому в ней всегда будет много неопределенности. Но если быть честной, твоя непредсказуемость и увлечение театральной игрой мне нравятся и даже привлекают. Лорд Лайтнинг восхищал меня задолго до того, как я распознала под его маской Эдварда Невилла. Пожалуй, выбрать из них того, кто мне милее, будет непросто.
Эдвард улыбнулся ее шутке. Чуть помедлив, Элиза продолжила более серьезным тоном:
— Мне тоже надо кое в чем признаться. Поскольку теперь я твердо знаю, что тоже нахожусь под влиянием Урана, то влюбиться могу только в того, в ком полнее всего воплощена порывистая энергия этой планеты, а именно в тебя. Я бы не полюбила тебя, если бы ты вел себя иначе. Вот чего так сильно боялась моя тетушка, она боялась, что я повторю ошибки моей неблагоразумной матери, и ее страхи стали моими собственными.
Элиза замерла, увидев, с какой радостью вспыхнули его глаза.
— Ты боялась, что твоя жизнь станет повторением жизни твоей матери? — спросил Эдвард.
— А как же иначе? Разве я могла не бояться?
Элиза увидела, как сразу омрачилось лицо Эдварда.
