Книга Дурная кровь - Деклан Хьюз

Десси Делани занервничал. Действие коки кончалось, больше с собой у него не было. Он начал дергаться, собираясь достать где-то еще дозу, но я ему не разрешил – пока не расскажет до конца. Я прикурил две сигареты, одну дал ему и подтолкнул, чтобы он говорил дальше.

– Мы к тому времени проплыли мимо Бэйвью. Было темно, только светились большие дома Каслхилла, все окна освещены. Я, помнится, подумал: красиво, когда с воды смотришь на все это. Если у тебя есть выпить и хоть немного мороженого, и ты в таком, знаешь, белом махровом халате, какие дают в отелях. И сверху на это смотришь. Очень красивое зрелище. Помню эти свои мысли. А потом я услышал крик Питера: «Боже мой… Господи…» или что-то вроде того. Выходит он на палубу и плачет. Настоящими слезами. И все твердит: «Он мертв, он мертв». «Да быть того не может», – говорит Толстяк. «У него нет пульса, он не дышит», – настаивает Питер. И тут же берет свой мобильник, а Толстяк спрашивает: «Кому ты звонишь?» А Питер говорит: «999». Шлеп! Один раз по голове, и Питер отрубился. Толстяк позвонил Джорджу с мобильника Питера, потом решил им не пользоваться и выбросил в море. А со своего вызвал Коулма. Тот появился, они поговорили несколько минут, потом Толстяк снова взялся за мобильник.

Было решено, что мы с Толстяком уедем на катере Хайланда и увезем Питера, а Джордж договорится, чтобы нас встретили у бывшего парома. Это потому, что только Коулм может отвести яхту Питера в Королевский яхт-клуб и не вызвать подозрений. Ну, мы с Толстяком погрузили Питера в катер Хайланда, сели и отплыли.

– И ты ничего не говорил?

– Кому? Толстяку? Что ему можно было сказать? Первое правило: когда что-то происходит, не говори, черт возьми, ни слова. Да и что тут можно сказать? Зачем говорить? Что он мне не нравится? Давай вызовем полисменов? Мне бы отдышаться, парень, я говорил «да, Толстяк, нет, Толстяк», иначе я был бы там же, где другие, да я и сейчас еще могу там оказаться. Об этом чертовом пароме я тебе не говорил, парень.

– А Хайланд остался на яхте Питера?

– Ну да, и выкинул за борт Маклайама. Это я так думаю, я сам-то этого не видел.

– А вы поплыли к парому?

– Ага, сам Джордж был там и кое-кто из ребят, и Джордж прямо как с цепи сорвался, загнал Толстяка в угол и не то что кричал на него, – ничего не было слышно, – просто махал рукой и тыкал пальцем в лицо Толстяка, понимаешь?

– Толстяка не беспокоили слова Джорджа?

– А ты как думаешь? Ты мне поверь, он бы тебя кончил тогда в гараже. А теперь, когда у него своя цепочка снабжения героином по всему юго-востоку, – это должно понравиться всем новым друзьям Джорджа, так?

– Ну, и чего добивается Толстяк?

– Он просто делает, что хочет. Ему плевать на все. Он не хочет быть бизнесменом, он хочет быть преступником. Ну, любит он это, и точка. И, конечно, любит мучить сук тоже, потому что он психованная сволочь.

Я зажег еще две сигареты. Дым смешивался с туманом в медленно разгорающемся свете зари; серебряные колечки огибали тяжелые от влаги листья каштана.

– Значит, Джордж орал на Толстяка. А дальше что было?

– Заставил ребят положить Питера Доусона в белый фургон фирмы «Иммьюникейт», чтобы отвезти его в дом родителей.

– Почему туда, а не к нему домой?

– Не знаю.

– Так и сделали?

– Нет, появился Хайланд. Он привел яхту Питера к парому, Маклайама на ней уже не было. Он поговорил с Джорджем, и они решили, что на яхте надо прибраться.

– Еще что-нибудь можешь вспомнить, Десси?

Он жадно втянул дым в легкие:

– Синий пластиковый мешок с фотографиями, который я видел внизу, был теперь у Хайланда, он передал его Джорджу Халлигану. Тот отвез Питера Доусона. Вот и все. А потом мы с Хайландом всю ночь мыли яхту Питера каким-то чистящим средством, и все такое. Прекрасный конец прекрасного дня.

– Значит, Толстяк убил Маклайама.

– Убил, убил, как ни крути.

– Он знал, что там двойная доза героина, он тебя отослал и убедился, что Маклайам принял ее всю. Именно этого он и хотел. И ты говоришь, что по глазам догадался, что он собирался сделать.

– Ты хочешь сказать, почему я его не остановил?

– Понятно, ты не хотел рисковать своей шкурой.

– Ты вроде бы говорил, что твои дружки из полиции собираются задержать его сегодня. Не знаю, буду ли свидетелем, но точно ни за что не скажу ни слова, пока он на свободе.

Я вдруг понял, что Дэйв Доннли до сих пор не позвонил. Проверил, работает ли мобильник. Оказалось, я его выключил еще в Чарнвуде, и мне было четыре звонка, все от Дэйва. Они взяли Толстяка с двадцатью килограммами героина, по рыночным ценам это тянет больше чем на два миллиона евро.

Я рассказал это Десси. И добавил, что если он будет молчать в полиции Сифилда, Толстяк узнает лично от меня, что его с героином сдал Десси. Если даже Толстяк будет в тюрьме, это не значит, что он не сумеет организовать убийство. С другой стороны, если Десси будет правильно вести себя в полиции, ему гарантируется защита как главному свидетелю в деле об убийствах, и его семье тоже.

Делани заволновался, но это не моя проблема. Я хотел бы ему помочь. Мне было жалко его детей. Но ничего не поделаешь. Он сам вляпался в это дерьмо, и выход у него был только один.

Я не знал, досидит ли он свой срок в заключении. Подумал, что он все это заслужил, если не за смерть Маклайама, то за помощь Толстяку в покупке героина, который, поступи он в продажу, привел бы к множеству смертей, осиротил бы уйму детишек. Может, Десси и выберется, и станет чист, и получит табличку с номером такси, и достойно вырастит своих детей, и они все когда-нибудь поедут в отпуск на тот греческий остров, открытка с изображением которого лежит в его бумажнике. Может быть, во всей этой истории для кого-то наступит счастливый конец, даже если никто его и не заслужил.