Книга Знак убийцы - Люк Фиве

Перед его глазами снова был вид этого безжизненного, лежащего в луже крови обезглавленного тела. Плоть щей, куски хрящей, зияющие раны, резким ударом перерезанные артерии.

— Это Годовски, думаю, я не ошибаюсь, — ответил ему Осмонд.

— Какая дикость… — пробормотал Вуазен.

Внимание Питера Осмонда вдруг привлекло что-то поблескивающее под столом. На полу валялся блокнот со спиралью, испачканный небольшими красными пятнами, словно он упал во время сопротивления, которое Годовски оказал своему убийце.

Почерком четким и аккуратным орнитолог вел личный дневник своих исследований:

«Я не являюсь нетерпимым человеком, каким представляют меня мои соперники. Вся моя жизнь была подчинена одному идеалу: Науке как подлинному гуманизму. Теория Дарвина определила природный источник происхождения морали, где рождаются чувства сострадания и солидарности путем естественной селекции. Религии не нужны больше для того, чтобы их объяснить. Его теория главным образом напоминает нам, что все люди, несмотря на различия, — родственники.

Перед лицом клеветы я хотел здесь установить мою истину. Меня не поняли. Возможно также, что я плохо объяснил. Я был ведом всего лишь одной заботой об истине».

Питер сразу перешел к последней странице:

«Могучие силы поднялись, чтобы заставить меня молчать. Я не знаю, оставят ли они мне время, чтобы разоблачить их.

Анита Эльбер поняла это раньше всех. К сожалению, ей не удалось предупредить меня своей запиской. Из-за обвинений, выдвинутых против меня, я потерял много времени. В случае, если мне придется исчезнуть, я хочу верить, что тот, кто пойдет по моим следам, дополнит мои исследования.

Истина — в книге, я всегда так думал. Я слышу, как они идут. Я ее спрятал здесь».

Питер вспомнил одну фразу Годовски, сказанную в этом кабинете; «Если бы они заглянули в некоторые архивы, они нашли бы ответ на все свои вопросы…»

«Истина — в книге… Я ее спрятал здесь». Осмонд огляделся вокруг. Стены были закрыты рядами книг. Над письменным столом Годовски взгляд Антонина Арто казался еще более блуждающим.

Леопольдина Девэр, комиссар Руссель и отец Маньяни прошли через эспланаду Ботанического сада, где приготовления к приему были уже почти завершены. Шестеро служащих с большим трудом катили огромную бочку. Через несколько минут прибудут первые гости, и полицейских попросили держаться как можно более незаметно. Трое мужчин в униформе терпеливо ожидали около загона кенгуру, которые настороженно и с крайним любопытством разглядывали их. Сторож открыл вход в зверинец, и все направились к вивариуму.

— Вот сарай! — крикнула Леопольдина. — А там, — показала она жестом, — лестница, которая ведет в отдел эволюционной биологии и в лабораторию Сервана!

Полицейские поднялись по лестнице, а Леопольдина уже пыталась открыть дверь небольшой подсобки, закрытой на ключ. Комиссар Руссель ударом ноги выбил ее.

В помещении было темно, все покрыто пылью и затянуто паутиной. Обломки ящиков и разломанные садовые инструменты загромождали угол. Комиссар зажег переносную лампу и смахнул землю с ее стекла, осветив большое железное кольцо. Он потянул его, и открылся люк с лестницей, которая вела в подпол.

— Мы у цели, — пробормотал он.

А снаружи послышался крик:

— Комиссар! Идите сюда, посмотрите!

Руссель опустил крышку люка и поспешил на зов, а вслед за ним и отец Маньяни с Леопольдиной.

Дверь в лабораторию Сервана была взломана. В комнате все было перевернуто. Стеклянные сосуды, в которых плавали осьминоги и головоногие, все были разбиты, и отвратительный запах спирта наполнял воздух. Холодильники, в которых хранились образцы, были открыты, а их содержимое выброшено на пол. Разломанные ящички с культурами валялись рядом с разбитым на мелкие куски микроскопом. Компьютер постигла та же судьба. Лаборатория Сервана была полностью разгромлена.

Ящики письменного стола тоже в беспорядке валялись на полу. Среди документов Леопольдина заметила несколько бумаг из Европейского центра биогенетических исследований в Лозанне. Убедительное доказательство: именно Тоби Паркер через «Истинные ценности» и его центр финансировали исследования Сервана.

Черный бархатный пиджак генетика на вешалке свидетельствовал о том, что сам он находится где-то неподалеку. Комиссар Руссель взял портативную рацию одного из полицейских:

— Это комиссар Руссель, всем службам. Розыск подозреваемого: профессор Франсуа Серван, пятьдесят лет, один метр восемьдесят, крепкого телосложения. Личность опасная. Повторяю: личность опасная.

Озабоченная Леопольдина уставилась взглядом в окно. Комиссар подошел к ней, перед ними был вид зверинца.

— Есть одна проблема, комиссар. Загон для хищников вон там, справа, метрах в пяти.

— Да, и что?

— Профессор Серван не мог убить Алана.

— Вот как? Почему?

— По одной простой причине: когда Алана толкнули в клетку леопарда, профессор Серван находился в этой комнате. Когда это случилось, я только вышла от него. У него не хватило бы времени дойти до загона хищников. Это невозможно.

Руссель разочарованно вздохнул. Он думал, что наконец завершил дело, и вот все снова сорвалось.

Трое полицейских ждали, какое решение примет комиссар. Руссель несколько секунд подумал, потом с яростью хлопнул ладонью:

— Я не допущу, чтобы все сорвалось, когда мы так близко от цели! — Он обратился к двоим из своих людей: — Вы пойдете со мной, надо взглянуть, что в подвале. А вы, — обратился он к третьему, — будете здесь ждать прибытия группы криминалистов. И ничего не трогайте!

Было совершенно ясно, что, по его мнению, Леопольдине больше нечего делать в расследовании. Но он не учел боевитости этой молодой женщины, которая самовольно пошла за ним. Руссель обернулся, бросил на нее вопрошающий взгляд, но понял, что бесполезно пытаться остановить ее.

Он открыл люк и первым начал спускаться. Свет переносной лампы осветил в конце пролета лестницы сводчатую пахнущую сыростью галерею, достаточно широкую, чтобы по ней могли пройти рядом два человека. Трое полицейских и Леопольдина молча двинулись по ней. Эхо их шагов приглушалось толщиной стен. Свет ламп обнаруживал темные углы, вырисовывая на липких стенах какие-то пугающие рисунки. Идущие затаили дыхание, увидев прямо перед собой какое-то вызывающее опасение отверстие, похожее на раскрытую пасть, готовую проглотить их.

Комиссар Руссель не принадлежал к числу людей впечатлительных, но достал свой револьвер. Они вошли в сводчатый зал, очень темный и просторный, как станция метро, оборудованный электрическими приборами, самыми элементарными, но новыми. В центре стоял стол, чем-то загроможденный. Когда они медленно приблизились к нему, их охватил ужас. Там вперемешку валялись всякие инструменты: скальпель, нитки для сшивания швов и набор игл, острые пинцеты, ножницы, электрическая дрель, испачканная кровью пила… От этой картины холодела спина. Картины безумных, варварских экспериментов окружили визитеров. У ножки стола, рядом с остатками пластикового манекена, валялись грязные перчатки из латекса, пластмассовый стакан и стояло жестяное ведерко, наполненное кровью. Запах гнили был омерзительный. Один из полицейских отвел глаза и поднес руку ко рту.