— Фюрцхен исполнит танец живота!
Хадвиг, подруга Бригиты, привела своего четырнадцатилетнего сына Яна, который сразу же принялся командовать Мануэлем.
Все столпились в кухне у стола с холодными закусками. В пустой гостиной сиротливо звучала песня Венке Мюр[154]— Филипп поставил пластинку с хитами 1966 года.
Раздался телефонный звонок. Я вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Снаружи доносились приглушенные звуки веселья. Все друзья были здесь — кто же это мог звонить?
— Дядюшка Герд? — Это был Тиберг. — С Новым годом! Юдит мне все рассказала, а потом я прочел в газете. Похоже, вы наконец закрыли дело Кортена.
— Здравствуйте, господин Тиберг. Я тоже поздравляю вас с Новым годом. Вы будете писать главу о вашем процессе?
— Я покажу вам ее, когда вы меня навестите. Весной у нас на Лаго-Маджоре очень красиво.
— Я приеду. До скорой встречи.
Тиберг все понял. Мне было приятно сознание того, что есть еще кто-то, посвященный в мою тайну и не требующий от меня отчета.
Дверь распахнулась, и мои гости стали шумно звать меня.
— Герд, ну где ты там прячешься? Пошли, Фюрузан сейчас будет исполнять танец живота!
Мы расчистили место для танца, Филипп ввинтил в светильник красную лампочку. Фюрузан вышла из ванной в бикини, украшенном прозрачными покрывалами, лентами и блестками. Мануэль с Яном разинули рты от удивления и восторга. Поплыла медленная, жалобная музыка, первые движения Фюрузан были исполнены спокойной, зазывной пластики. Потом музыка начала набирать темп, а с ней ускорился ритм танца. Рёзхен первая захлопала в ладоши, за ней все остальные. Фюрузан сбросила покрывала и закружилась в бешеном темпе, так что прикрепленная к ее пупку лента уподобилась пропеллеру. Пол в комнате задрожал. Когда музыка резко оборвалась, Фюрузан замерла в торжествующей позе, а потом бросилась в объятия Филиппа.
— Вот что такое любовь турчанки! — рассмеялся Филипп.
— Смейся, смейся, я на тебя еще надену уздечку! С турецкими женщинами не шутят. — Она гордо смотрела ему в глаза.
Я принес ей свой халат.
— Стойте! — крикнул Эберхард, когда публика уже готова была рассеяться. — Я приглашаю вас на головокружительное шоу великого мага и волшебника Эбуса Эруса Хардабакуса!
Замелькали кольца, то соединяясь в неразрывную цепь, то разъединяясь; желтые платки превращались в красные, появлялись и бесследно исчезали монеты. На Мануэля была возложена почетная обязанность следить за тем, что все было «по-честному». Фокус с белой мышью не удался: Турбо прыгнул на стол, опрокинул цилиндр, в котором она по замыслу мага и волшебника должна была исчезнуть, погнал ее через всю квартиру и, не успели мы опомниться, как он играючи свернул ей за холодильником шею. Потом Эберхард попытался свернуть шею коту, но, к счастью, Рёзхен вовремя за него вступилась.
Следующим номером выступал Ян. Он прочел балладу «Ноги в огне» Конрада Фердинанда Мейера.[155]Рядом со мной, затаив дыхание, сидела Хадвиг и, беззвучно шевеля губами, повторяла слова стихотворения вслед за сыном.
— «„Мне отмщенье…“,[156]— сказал Господь»! — грянул Ян заключительную строку.
— Наполняйте бокалы и тарелки и возвращайтесь в гостиную! — крикнула Бабс. — Шоу продолжается!
Она пошепталась о чем-то с Рёзхен и Георгом. Сдвинув в сторону столы и стулья, они устроили посредине комнаты некое подобие сцены. Аттракцион «отгадывание фильмов». Бабс набрала в легкие воздуха и подула на Рёзхен и Георга — те бросились прочь.
— «Унесенные ветром»! — крикнул Нэгельсбах.
Потом Георг с Рёзхен принялись понарошку лупить друг друга, а Бабс встала между ними, взяла их руки и соединила их.
— «Война и мир Кемаля Ататюрка»![157]— крикнула Фюрузан.
— Ну, это слишком турецкое кино, Фюрцхен, — возразил Филипп и похлопал ее по ляжке. — Но до чего умна! Верно, ребята?
Было уже половина двенадцатого, и я проверил, достаточно ли шампанского поставлено на лед. В гостиной Георг с Рёзхен занялись музыкальным центром и крутили старые пластинки на полную громкость.
«Один плюс один будет два», — пела Хильдегард Кнеф[158]и Филипп пытался вальсировать с Бабс по узкому коридору. Дети играли с котом в догонялки. Фюрузан смывала под душем пот, в который ее вогнал танец живота. Бригита пришла ко мне в кухню и поцеловала меня.
— Прекрасный получился праздник!
Я лишь чудом услышал звонок домофона. Нажав на кнопку «открыть», я тут же увидел сквозь толстое матовое стекло зеленый силуэт и понял, что гость уже поднялся наверх. Я открыл. Передо мной стоял Херцог в полицейской форме.
— Мне очень жаль, господин Зельб…
Вот и конец. Говорят, что так бывает перед казнью, но у меня именно в эту минуту перед глазами помчались картины последних недель, словно кадры фильма: последний взгляд Кортена, прибытие в Мангейм утром в первый день Рождества, рука Мануэля в моей ладони, ночи с Бригитой, наше веселье у елки…
Херцог прошел мимо меня в квартиру. Я услышал, как сделали потише музыку. Но мои гости по-прежнему смеялись и весело болтали. Когда я, взяв себя в руки, тоже вошел в гостиную, Херцог держал в руке бокал вина, а Рёзхен, уже прилично надравшаяся, играла пуговицами на его кителе.
— Господин Зельб, я уже ехал домой, но тут мне по рации передали сообщение о жалобах на ваш праздник. Ну, я и решил сам заглянуть к вам…
— Скорее! — крикнула Бригита. — Осталось две минуты!
Двух минут как раз хватило на то, чтобы раздать всем бокалы для шампанского и дать артиллерийский залп из нескольких бутылок.
И вот мы стоим на балконе, Филипп и Эберхард запускают в небо ракеты, с башен церквей несется колокольный звон, и мы чокаемся друг с другом.
— С Новым годом!
