1 Господин Кортен ждет вас
Сначала я ему завидовал. Это было еще в школе, в берлинской гимназии имени Фридриха Вильгельма. Я донашивал отцовские костюмы, не имел друзей и не мог ни разу подтянуться на турнике. Он был первым учеником в классе, в том числе и по гимнастике, и все приглашали его на свой день рождения, а учителя, обращаясь к нему на «вы», делали это не только по долгу службы. Иногда за ним приезжал на «мерседесе» шофер его отца. Мой отец работал на железной дороге и в 1934 году как раз был переведен из Карлсруэ в Берлин.
Кортен терпеть не мог некомпетентности в любых ее проявлениях. Он научил меня делать подъем махом вперед и переворот из упора в вис. Я восхищался им. Кроме того, он показал мне, как нужно действовать с девицами. Я провожал до школы соседскую девочку, которая жила в нашем доме ниже этажом и училась прямо напротив моей гимназии, и смотрел на нее влюбленными глазами. А Кортен взял и поцеловал ее в кино.
Мы стали друзьями, потом вместе учились в университете, он на факультете национальной экономики, а я на юридическом, и я был постоянным гостем у них на вилле на берегу озера Ваннзее. Когда мы с его сестрой Кларой поженились, он подарил мне письменный стол, который до сих пор стоит в моей конторе, мощный, дубовый, с резьбой и латунными ручками.
Теперь я редко сижу за этим столом. Работа не позволяет мне особенно рассиживаться, а когда я вечером ненадолго заглядываю в контору, на моем письменном столе не громоздятся стопки папок с делами. Меня ждет лишь телефонный автоответчик, на маленьком дисплее которого я вижу число принятых сообщений. Я сажусь за пустой стол, верчу в руках карандаш и слушаю, что мне еще надо сделать или чего мне не следует делать, за что браться, а от чего держаться подальше. Я не люблю набивать лишние шишки. Хотя шишку можно набить и в собственной конторе, споткнувшись и ударившись лбом о стол, за которым давно уже не работаешь.
Война закончилась для меня через пять недель после того, как я попал на фронт. Спасительное ранение. Меня относительно быстро заштопали, и через три месяца я уже готовился к экзамену на асессора. Когда в 1942 году Кортен приступил к работе на Рейнском химическом заводе в Людвигсхафене, а я в гейдельбергской прокуратуре и у нас с Кларой еще не было квартиры, мы какое-то время делили с ним гостиничный номер. В 1945 году моя карьера прокурора закончилась, и он помог мне получить мои первые заказы, которые все так или иначе были связаны с экономической сферой. Потом он пошел в гору, и у него становилось все меньше времени на общение, а после смерти Клары взаимные визиты по случаю Рождества и дней рождений прекратились совсем. Мы вращаемся в разных кругах, я больше читаю о нем, чем слышу. Иногда мы случайно встречаемся на каком-нибудь концерте или в театре и чувствуем себя друг с другом вполне комфортно. В конце концов, мы ведь старые друзья.
Потом… Я хорошо помню это утро. Жизнь была прекрасна, мой ревматизм оставил меня на какое-то время в покое, голова была ясной, а в своем новом синем костюме я выглядел молодым. Во всяком случае мне так казалось. Ветер не доносил до Мангейма знакомую до боли химическую вонь, а направлял ее в Пфальц. В кондитерской на углу торговали шоколадными рогаликами, и я решил позавтракать на солнце, прямо на тротуаре. Какая-то молодая женщина шла по Мольштрассе. Чем ближе она подходила, тем симпатичнее становилась. Я поставил свой одноразовый стаканчик на карниз витрины и пошел следом. Через несколько шагов я уже открывал дверь своей конторы на Аугустен-анлаге.
Я горжусь своей конторой. В дверь и витрину этой бывшей табачной лавки я велел вставить дымчатое стекло. Выполненная незатейливыми золотыми буквами надпись на стекле гласит:
Герхард Зельб
Частные расследования
На автоответчике было два сообщения. Коммерческий директор Гёдеке просил отчета. Я уличил его руководителя филиала в обмане, и тот, обжаловав свое увольнение в суде, потребовал доказательств своей вины. Фрау Шлемиль с Рейнского химического завода просила позвонить ей.
— Доброе утро, фрау Шлемиль. Это Зельб. Вы просили меня позвонить.
— Доброе утро, господин доктор. С вами хотел поговорить господин генеральный директор Кортен.
«Господином доктором» меня не называет никто, кроме фрау Шлемиль. С тех пор как закончилась моя прокурорская деятельность, я не пользуюсь своим титулом: частный детектив с ученой степенью — это смешно. Но фрау Шлемиль была хорошей секретаршей и раз и навсегда запомнила, как меня представил Кортен во время нашей первой встречи в начале пятидесятых годов.
— А в связи с чем, если не секрет?
— Он охотно сам вам все объяснит за ланчем в казино.[1]В двенадцать тридцать вам удобно?
2 В Синем салоне
В Мангейме и Людвигсхафене мы живем под знаком Рейнского химического завода. Он был основан химиками профессором Дэмелем и коммерции советником Энтценом через семь лет после переезда Баденской анилиновой и содовой фабрики на другой берег Рейна. С тех пор он растет, и растет, и растет. Сегодня он занимает уже треть освоенной площади Людвигс-хафена и насчитывает около ста тысяч сотрудников. Производственные ритмы РХЗ и ветер самовластно определяют, где и когда в регионе должно пахнуть хлором, серой или аммиаком.
Казино располагается за территорией завода и пользуется собственной, вполне заслуженной славой. Наряду с большим рестораном для менеджеров среднего звена здесь есть несколько залов для руководства, выдержанных в разных цветах, соответственно тем краскам, синтез которых привел Дэмеля и Энтцена к первым успехам. И бар, у стойки которого в ожидании Кортена я простоял битых полчаса. Мне еще при входе любезно сообщили, что господин генеральный директор, к сожалению, задерживается. Я заказал второй коктейль «Aviateur».
— Кампари, грейпфрутовый сок и шампанское, в равных пропорциях.
Рыжеволосая веснушчатая девушка за стойкой была рада узнать что-то новенькое и расширить свой репертуар.
— Здорово у вас получается! — сказал я.
Она сочувственно посмотрела на меня:
— Вы ждете господина генерального директора?
У меня был богатый опыт ожидания — в машине, в подъездах, в коридорах, вокзальных и гостиничных холлах. Здесь я ждал в окружении золоченой лепнины и целой галереи живописных портретов, среди которых когда-нибудь появится и портрет Кортена.
— Дорогой мой Зельб! — Он шел ко мне энергичной походкой, маленький и жилистый, устремив на меня внимательный, осторожный взгляд голубых глаз; подстриженные ежиком седые волосы подчеркивали загорелую кожу, выдубленную ветром и солнцем на спортивных кортах. В квартете с Рихардом фон Вайцзеккером,[2]Юлом Бриннером[3]и Гербертом фон Караяном[4]он мог бы превратить «Баденвайлерский марш»[5]в мировой хит.
