– Ладно, излагаю факты: по внимательном рассмотрении в спинах обеих жертв мною обнаружены по три отверстия, характерные для колющего оружия. Такие раны можно нанести, например, вилами. Полагаю, что именно они явились причиной смерти и того и другого, а все остальные увечья носили уже посмертный характер; также считаю, что тигр подобных ранений нанести никак не мог. Но это еще не все. Вот еще какая наблюдается странность: что у первого, что у второго трупа отсутствует некий – один и тот же – жизненно-важный орган…
– Какой?! – воскликнул Костромиров. Но, кажется, ответ ему уже был известен. Старый охотник, по-видимому, тоже все понял, потому что медленно, с потерянным видом, сел на землю рядом с Вадимом.
– Вот именно, – кивнул следователь. – У них нет сердец – ни у одного, ни у другого нет сердца…
Глава 6
БЕЗУМНЫЙ УЧЕНЫЙ
– Что ж, – заявил Горислав Игоревич, решительно потирая руки, – по-моему, настало время посетить пасюковский пещерный храм.
Следователь недоуменно воззрился на Костромирова.
– Уж не думаешь ли ты, профессор, в самом деле…
– Слышь, следователь, – перебил его Егорыч, – а ты Антонине моей про то сказывал?
– Про что? – не понял сразу Хватко.
– Ну, про то, что у этих туристов сердца пропали.
– Нет… да и как бы я сказал? Она же глухонемая! Я сразу вас искать побежал, чтобы вы понапрасну по тайге за тигром не гонялись. И не до того мне было – там сейчас и так полный раздрай… Уховцев, ядрен-матрен, пропал куда-то! А спелеолог этот – Сергей, ну, который последний из группы Пасюка еще жив, – тот, понимаешь, чуть ли не в истерике. Тоже все бежать куда-то порывается…
Показалось Костромирову или старый охотник действительно вздохнул с облегчением? Интересно, какая ему разница, знает его супруга об отсутствии сердец у трупов или нет?
– Уховцев пропал? – уточнил Горислав. – А карабина он с собой не прихватил случайно?
– Откуда ты знаешь про карабин? – удивился Вадим.
– Ну вот и выяснили, кто таков наш ворошиловский стрелок, – поворачиваясь к Антону Егорычу, заявил ученый.
– Да на какого лешего ему это надо?! – поразился старик. – С ума он, поганский царь, спятил, что ли?
– В общем и целом, так оно и есть, – согласился Костромиров. – Но сначала я должен вам кое-что объяснить.
– Это точно, – согласился следователь. – Только дайте, ради бога, попить – в горле совсем пересохло…
– Ну вот что, – распорядился охотник, – сделаем привал. Нам с профессором тоже жевнуть чего-нибудь не помешает…
Он споро надрал бересты, развел костерок, потом достал из своей котомки чайник, куда-то с ним сбегал, а вернулся уже с полным. Не прошло и четверти часа, как все трое, удобно расположившись на ближайшей колодине, попивали из алюминиевых кружек ароматный травяной чай и с аппетитом закусывали сухарями – все это нашлось в берестяной котомке Антона Егоровича.
– Мне сразу фамилия Уховцев показалась знакомой, – начал Горислав Игоревич, раскуривая трубку, – а когда сейчас Антон Егорович упомянул, что Уховцев очень хорошо разбирается в местной флоре, меня, наконец, осенило: вспомнил я, где и при каких обстоятельствах с ним встречался и почему фамилия его мне знакома. В общем, никакой он, конечно, не историк, а на самом деле – биолог, кандидат биологических наук, но фамилию свою он при знакомстве с нами несколько исказил, настоящая его фамилия – Ушинцев. Видимо, узнав меня, он не захотел, чтобы я, в свою очередь, вспомнил его, вот и назвался другой фамилией. А в спешке она вышла довольно сходной с прежней – подлинной: Ушинцев – Уховцев.
– А зачем ему все это было надо? – спросил Хватко.
– Вот, слушай. В действительности, Ушинцев Андрей Андреевич (имя отчество он менять не стал) был единомышленником, ближайшим соратником и соавтором некоего академика Тихона Адриановича Хоменко-Лисовского – лжеисторика, «труды» которого – прежде всего, так называемую «Новейшую историографию», я подверг критике на специально созванной конференции в МГУ (помнишь, Вадим, в поезде о ней шла речь?), и критике довольно-таки, гм… резкой. Ты знаешь, Вадим, порой я бываю эмоционален… Согласен, согласен – чересчур эмоционален. Ладно, поехали дальше. Так вот, ни Хоменко-Лисовский, ни Ушинцев ровно никакого отношения к исторической науке не имеют; Хоменко – по-моему, физик, а наш Ушинцев – вообще биолог. Как я уже говорил – кандидат наук. Тем не менее бредовые хоменко-ушинцевские идеи получили довольно значительное распространение в обществе, а их псевдонаучными трудами по сию пору завалены все книжные магазины. Ну вот… По прошествии какого-то времени после той приснопамятной конференции мне сообщили, что у этого самого Ушинцева произошел нервный срыв – вроде он набросился на одного своего коллегу и едва не перегрыз тому горло. Какой-то совершенно кошмарный, дикий случай! В результате оказался под следствием, потом его положили в Психиатрический институт имени Сербского и признали невменяемым, с диагнозом: «Сверхценная идея и мания преследования на фоне неврозоподобной шизофрении». Некоторые ученые мужи обвиняли потом меня, что, дескать, в случившемся есть и моя доля ответственности. Но сам-то я убежден – Ушинцев изначально был больным человеком, оттого и увлекся теорийками г-на Хоменко-Лисовского. Впрочем, они – два сапога – пара, в психопатическом смысле… Ну а что произошло дальше, я, как и вы, могу лишь предполагать. Естественно, по выходу из клиники Ушинцев оказался в незавидном положении; вполне возможно, потерял работу. И, видимо, во всех своих бедах винил исключительно меня. На историческом поприще он потерпел фиаско, в биологию, по-видимому, возвращаться уже не хотел, но тут им овладела новая «сверхценная идея» – из области криптозоологии: он увлекся поисками реликтового гоминида – «снежного человека». А дальше – известно: волей всесильного случая он встречается в поезде со мной, и вдруг, к своему ужасу, узнает во мне своего «гонителя», ненавистного разоблачителя!.. Впрочем, там, в поезде, он еще держался (скорее всего, успокоительные декокты, которыми его накачали в Сербского, на тот момент не выветрились), но когда мы по злой иронии судьбы встретились снова, тут уж произошел решительный рецидив болезни. Наверняка он не поверил в случайность новой встречи – напротив, она явилась для него окончательным доказательством, что я продолжаю его преследовать, может, снова хочу подвергнуть публичному осмеянию, и… и результат налицо. Если принять во внимание диагноз – а шизофрения, как известно, неизлечима – вполне объяснимо, почему он решил свести со мной счеты, когда тому представился случай.
– Так вот что я вам, господа, скажу! – вскакивая, возбужденно воскликнул Вадим Вадимович. – Ушинцев и есть наш убийца! Это он обоих спелеологов замочил!
– Приехал он почти за сутки до нас… – задумчиво прикинул Горислав, – что ж… время и возможность у него имелись… Но мотив? Впрочем, о чем я говорю? Зачем шизофренику мотив?
– А сердца-то вырезать ему на кой? – засомневался охотник.
