состоящий из анода, испускающего электроны, и катода, к которому они стремятся. Для свечения лампы мы просто откачивали из нее воздух обычным вакуумным насосом, и все работало. Для превращения же ее в проводник — то ли что-то оставалось внутри, то ли, наоборот, были нужны какие-то еще газы. И вот ответ на этот вопрос мы никак не могли найти раньше.
А тут получилось! Я сразу же отправил сообщение Нахимову и генералам, чтобы постарались сегодня просто сдержать врага. Если получится, то уже ночью мы повернем ситуацию в свою пользу.
— Долго делали? — я вернулся к своим изобретателям.
— Да там просто, — отмахнулся Попов. — Решили не отсасывать весь газ, но связать его. Оставили в уже запаянной колбе немного магния, а потом нагрели его.
— Прямо внутри? Как?
— С помощью магнетизма, — Александр Федорович подбоченился, но тут же расплылся в смущенной улыбке. — Сделали машину вроде той, что вы придумали для создания алюминия.
Я понял — засунули колбу между большими анодом и катодом, а заодно по факту придумали геттер, который как раз и использовали при производстве радиоламп. Чудно, как некоторые вещи упорно повторяются, а другие, наоборот, словно и рады пойти по-другому. С другой стороны, а разве сейчас у нас условия сильно хуже, чем после революции у Бонч-Бруевича, когда Советы начинали свои первые радиопроизводства без какой-либо базы в обычных сараях?
— А решетку внутрь лампы как догадались добавить? — я продолжал разглядывать это небольшое чудо. Спираль из тонкой проволоки, навитой вокруг катода на нескольких поддерживающих стойках. С ней ведь у нас даже не диод получился, а сразу триод.
— Вы рассказывали… — включился Петрушевский. — Ну, как обычная лампа заработала, так я и предложил сразу добавить. Несложно же.
— Скажу честно, — добавил Попов, — я не хотел. Уже сам по себе эффект от этого изобретения невероятен. Оно позволяет получить такой чистый ток, но… Василий Фомич правильно сказал, это было несложно, мы сделали, и вышло невероятно. Подавая даже самый малый ток на эту решетку, мы еще тоньше могли управлять процессом. И я ведь правильно понимаю, что, когда до этого мы создавали микрофоны и динамики, все было для этого момента? Будем передавать по проводам настоящий голос, чистый, словно человек говорит прямо рядом с нами?
Ученый смотрел только на меня. Плевать ему сейчас было, что он находится на границе двух частей света, что впереди флот двух великих держав, а нас давят со всех сторон — его интересовало только его дело.
— Лучше, — ответил я, и Попов поперхнулся. Все-таки иронично, что именно он мне сейчас помогает. Да, имя и отчество не те, но фамилия-то — та самая. — Да, мы будем передавать голос, но без проводов! И, надеюсь, вы захватили побольше всего, что лежало у нас в запасниках?
— Весь этот корабль забит только нашими ящиками, — выпалил Петрушевский, ему тоже не терпелось увидеть, что же у нас получится.
* * *
И мы засели за работу, благо почти все необходимое уже было изготовлено заранее — оставалось только это собрать. Две лампы в передатчике: одна в качестве генераторной, вторая в качестве модуляторной. Навесили провода, закрепили, чтобы контакты не вздумали ходить, добавили конденсаторы, соединили с генератором, микрофоном и антенной. Вот про нее не подумал заранее, но поставили штырь длиной 2,5 метра — надеюсь, должно хватить.
— И что дальше? — Попова уже потряхивало от волнения.
— Теперь собираем приемник.
Тут схема была даже проще, тем не менее, мы все записали. Если придется что-то править или на будущее.
Потом собрали в дереве, лампах и проводах. Без всяких корпусов, надо было проверить сам принцип.
— То есть лампа усиливает колебания, которые мы передаем с базовой станции, — задумался Попов. — А может, еще одну поставим?
— Зачем?
— Пропустим с ее помощью сигнал через фильтр низких частот, так будет проще получить огибающую звуковой частоты.
Вот тут я понял суть, но не очень понял детали. Хотел было отложить, а потом вспомнил, как тот же Попов сначала не хотел слушать Петрушевского с триодами, но поборол себя. В общем, сделали — запас ламп позволял добавить еще одну. А потом пришел торжественный момент. Василий Фомич остался у радиостанции, а мы с Поповым унесли приемник в соседнее помещение.
— Надо подключить питание? — суетился изобретатель.
— Мы же поставили гальванические элементы для запуска, а дальше хватит и тех волновых колебаний, что получится поймать, — я закрутил ручку, настраиваясь на несущую частоту. Пусто. Десятая оборота вправо — пусто. В два раза больше влево — появились еле разборчивые шипения.
Мы с Поповым переглянулись. Довернули ручку, и до нас долетел встревоженный голос Петрушевского. Тот… пел. Кажется, от волнения ему не пришло в голову ничего лучше, и бывший офицер душевно выводил какую-то незнакомую мне мелодию. Я подошел к ближайшему стулу и рухнул. Получилось! Мы это сделали!
Лампы, радиосвязь… А что дальше? Мысли невольно улетели в будущее. Это ведь не конец, а только самое начало пути. На тех же принципах работают магнетроны — а это радары и… микроволновки. А сами диоды, триоды и дальше — чем это не основа для двоичной логики и вычислительных машин? Что я помню? Вычислитель Атанасова-Бери в 1942-м, знаменитый ЭНИАК в 1945-м. Это, конечно, монстры на тысячи ламп с весьма скромной производительностью, но тут тоже возможны варианты…
Я оторвался от фантазий и вернулся к реальности. Важна была каждая минута, и нам до вечера еще нужно было очень много сделать.
— Прокопьев! — заорал я во весь голос.
— Здесь, ваше благородие, — мичман, как и ожидалось, оказался рядом.
— Собери первую и вторую эскадрильи… Нет, собирай всех! Предупреди, что до вечера им нужно будет освоить новый прибор. А потом в бой.
— Есть!
Прокопьев исчез, словно его и не было, а я повернулся к своим изобретателям.
— А нам, господа, нужно будет собрать и поставить наши радиоприемники как минимум на две эскадрильи. Лучше на все!
— Думаете, достанет сигнал? До неба-то? — Попов в отличие от мичмана не удержался от вопросов.
— Согласен, корпус может экранировать, — закивал вернувшийся Петрушевский. — А еще тряска от двигателя, провода будут отходить.
