человеку, который похвалил отца ее детей, опять заговорила, ногаец дважды перебил ее, что-то уточняя. Потом он повернулся к Деревнину.
– Нам она этого не рассказывала… Ты сумел заставить ее говорить, подьячий. Нам сказала только, что мужа схватили, увели и заперли, что она не знает причины. Да, было необычное. Она с мужем и детьми жила в одной юрте с семьей Балтабая – клянусь, не знаю, кто таков. Дня за три или четыре до беды ночью за мужем пришли. Велели одеться и увели. Некоторое время спустя он вернулся. Жанаргуль спросила, где он был. Муж ответил: там собрались Кул-Мухаммад, его родственники, другие люди, и пришли какие-то русские, три человека, стража их пропустила. В юрту Кул-Мухаммада вошли все трое, но один сразу вышел и более не появлялся. Это все, что Бакир рассказал о тех людях. Толмачами, как водится, были татары. Муж, как она поняла, должен был следить, верно ли они переводят. Он уже достаточно понимал по-русски для этого. Он сказал – его для этого позвали.
– При мне он не так уж много разумел по-русски, – заметил Деревнин.
Князь задал Жанаргуль вопрос и получил ответ, в котором явно звучало недоумение. Женщина не знала, насколько отец ее детей освоил русскую речь. Арабскую и персидскую знал, татарскую, разумеется, тоже. С ней и с детьми говорил, конечно, по-казахски, но стихи они читали арабские.
– Дивно это… – пробормотал Деревнин.
– Да, дивно, – подтвердил ногаец. – Для чего он там понадобился? О чем ее теперь спрашивать?
– Что ей рассказал муж про то ночное сборище. Еще раз!
Ораз-Мухаммад перевел вопрос, а потом перевел ответ. Оказалось – Жанаргуль спросила, о чем там говорили. Отец ее детей ответил, что не может ей этого рассказать. Она больше вопросов не задавала: и впрямь, на что ей это? Три дня спустя в юрту ворвались люди Кул-Мухаммада, увели отца ее детей, называли его дурными словами. Его заперли в старом деревянном доме, приставили стражу, чтобы он ни с кем не мог встретиться.
– Это она и нам говорила, – подтвердил Ораз-Мухаммад. – А про ночную встречу с русскими не сказала.
– Что же это за русские? – спросил Деревнин. Ответа, понятное дело, не получил. Тогда он попросил, чтобы женщина вспомнила, не говорили ли о ночных гостях другие люди. Оказалось – говорили, Фатима-ханум приносила в юрту подарки и угощение, потом рассказывала своим женщинам, что говорил с послом только один гость, что постарше, другой молчал, а третий ходил дозором вокруг юрты, и с ним толмач Кумачбай.
– Кумачбай, – повторил Деревнин. – Вот кого нужно будет выманить с Крымского двора…
Про деревянный дом он понял: на Крымском дворе были старые строения, куда заходить опасно – как бы не рухнули на голову. В ожидании персидского посольства их наскоро и кое-как чинили. Видно, что-то подлатали и ради Кул-Мухаммада, но казахи предпочли юрты. Юрта не то чтобы велика, но просторна, поставить ее можно быстро, тепло ее стены держат хорошо, а покойчики в старых деревянных домах тесны, да и лестницы, как понял подьячий из возгласа воеводы, гостей пугали. В верхних покоях этого шаткого строения поместили Бакира. При нем была стража – два немолодых казаха, что обычно заботились о верблюдах; верблюды, впрочем, находились поблизости. Стражники сидели на крыльце и караулили дверь, а с другой стороны было маленькое окошко, о котором они как-то не подумали.
Жанаргуль рассказала, как ей удалось коротко поговорить с мужем через то высокое окошко – пока ее не заметили и не прогнали. Он успел сказать очень мало – что ни в чем не виноват, что никого не предавал, что нужно беречь детей, что нужно спасать детей. Повторил это несколько раз, и Жанаргуль поняла – дети в опасности. Но почему – догадаться еще не могла. Но она дочь ученого человека, знает арабский язык, при ней умные люди толковали Коран и рассуждали о многом. Она знает, как сопоставлять сведения. Она снова и снова вспоминала все, что было перед тем, как мужа увели. У нее получилось – сперва он не признавал себя предателем, потом вдруг признал, потом в коротком разговоре с ней сказал, что невиновен, и в том поклялся Аллахом.
И наконец Жанаргуль сообразила – все дело в той ночной встрече. Кул-Мухаммад принимал гостей ночью – значит, это были тайные гости. То, о чем они говорили с послом, – тоже тайна. А если муж сказал о предательстве – значит, кто-то кому-то выдал тайну той ночной встречи. Это не мог быть муж – он даже своей жене ни слова не сказал.
– Она клянется Аллахом, что ее муж не предатель, – сказал Ораз-Мухаммад. – Она на все готова, чтобы его спасти. Когда она услышала его приказание спасти детей, она решила бежать любой ценой.
– Значит, муж приказал ей убить того, кто сможет рассказать о побеге? – уточнил подьячий.
– Не надо ее об этом спрашивать. Она побоится, что мы начнем обвинять Бакира, и всю вину возьмет на себя. Да он, я чай, и не мог знать, как именно она будет спасать детей, – сказал Ораз-Мухаммад. – На Москве она не знает никого, по-русски не понимает, но не раз слыхала на Крымском дворе наши имена – мое и брата. Там говорили, что брат принял православие, а я не изменил вере предков. Мы были ее единственной надеждой. Она решила – прежде всего нужно увести и спрятать детей. А потом искать средство спасти их отца.
– Это разумно, – согласился Деревнин. – Может, она все же что-то слыхала о тех русских?
Ораз-Мухаммад спросил Жанаргуль – ответ был: знает лишь то, что эти трое были русские, потому что отец ее детей так сказал.
– Если русские встречались с послом тайно, то скрыть это они желали от боярина Годунова, – сказал подьячий. – Он ведь распорядился охранять Крымский двор, никого не впускать и не выпускать. Чего боялся, какого зла ждал от Кул-Мухаммада – неведомо. Постойте! Кажись, совпало! Когда была ночная встреча?
Жанаргуль не могла сказать точно, однако и без этого Деревнин понял: вот причина, по которой понурое посольство в воскресный день ехало к боярину Годунову! Он рассказал Ораз-Мухаммаду и ногайцу про это печальное зрелище.
– Так! – воскликнул воевода. – Кто-то донес боярину. Это ведь и впрямь мог быть Бакир. Он
