— явно галадрим. С авоськами — моего народа, а две в цветастых платочках — вашего! Все остальные — снага. И ничего. Разного облика, но почему-то — здесь! Душа-то она… Она у каждого имеется. И ищет, ищет ответы, да?
— Бежевый тренч, — сказал я. — Никогда не ожидал услышать такое словосочетание от священника!
— А-ха-ха-ха! — кхазад гулко рассмеялся. — Это от дочек нахватался! Купи да купи, говорят! Бежевый тренч — тренд этой осени… Нацепляют авалонских словечек, все уши прожужжат, а мне потом голову ломай, как на проповеди про скуфов и газлайтинг не загнуть!
— Знаете… Я ведь совсем не это ожидал от вас услышать, — признался я. — Я думал, вы станете призывать меня к смирению и…
— «Сердце сокрушенно и смиренно, Бог не уничижит!» — поднял палец вверх священник, снова цитируя писание. — Сердце! Господь его видит! Если ты делаешь то, что делаешь, с тщеславием и гордыней, наслаждаясь собой и красуясь в своих глазах, или хуже того — корысти ради, то дьявол подберет к тебе ключик. А если всё это — ради малых сих, искренне, ибо по другому — нельзя… «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя!» Иоанн, глава пятнадцатая стих тринадцатый… Уф… И вот еще что…
Он подался вперед, к самому моему уху и прошептал:
— Тут, под храмом, такие катакомбы… Никто не найдет. И припасов у нас хватит. Церковь может позаботиться о тех, кто заботится о нашей пастве и защищает ее от творящих беззаконие, — а потом добавил уже обычным своим громогласным тоном: — Но на службочку приходите, приходите. Песнопения истинно ангельские!
А потом встал и ушел, шлепая подошвами армейских ботинок по осенним лужам напевая что-то явно не церковное. Репертуарчик-то из Тиля нашего Бернеса!
— … любимый город может спать спокойно
И видеть сны и зеленеть среди весны! — гудел басом отец Иоганн.
* * *
Я очень давно не испытывал это чувство: когда есть кому звонить, и перед звонком — волнуешься. Когда в принципе есть кому звонить! Не по работе, не по делу, а просто так — потому что хочется голос услышать. Хочется знать, как там у кого-то дела. Мне — очень хотелось!
Поэтому я и стоял на балконе вечером с чашкой чая, пялился на светящиеся желтым светом окна домов напротив и держал в руках телефон. И думал — поднимет она трубку или нет? Все-таки девушки в большинстве своем — натуры переменчивые. Проснулась, умылась, дала деду таблетки, подумала и решила: все-таки какой-то вышемирский загадочный Пепеляев с неясными перспективами — это чересчур! Зачем без пяти минут главе рода странный парень из земщины?
Но она подняла — и быстро! И трех гудков не прошло!
— Да! — сказала Яся. — Слушаю!
Очень решительная у нее была интонация, собранная. Как будто не вечер воскресенья, а разгар рабочего дня.
— Привет, это я, — я чувствовал себя дураком: моего-то номера у Вишневецкой не было!
— Кто — я? Подожди — Пепеляев? — она рассмеялась, и я тоже улыбнулся — смех у нее был очень заразительный. — А я думала — не позвонишь!
— Это почему? — удивился я.
— Думала, что я тебя напугала! Или — скажешь что забыл номер. Или вообще — все забыл. Ну, алкоголь, драка… Ты вообще мастер исчезновений. Мне сказали — тебя прямо от орды конвертоплан опричников забрал!
— Ну нет, теперь ты от меня так просто не отвертишься, — я скалился как сумасшедший, и сердце у меня в груди стучало очень громко. — Не пропаду, не надейся. Дело в том, что я в тебя некоторым образом влюбился, однако!
— Некоторым образом? — я был готов поклясться, что Яся там, по ту сторону своего телефона тоже улыбалась. — Ничего себе — признания! И почему ты так решил?
— Кучу времени мне не хотелось никому позвонить просто так, — сообщил я. — А тут — захотелось! Стоял, волновался… Думал — звонить или нет?
— Конечно звонить, дурак дурной! Всегда звони! — возмутилась она. — Я если на парах буду или занята — сброшу, потом сама перезвоню. Теперь-то у меня твой номер есть, самый загадочный в мире мужчина… Я вообще-то только утром сообразила что твоего контакта у меня-то и нет! Слу-у-ушай, а что ты завтра вечером делаешь?
— Ого! — удивился я. — Завтра? Утром — уроки. В семь часов вечера — тренировка в спортзале, а в восемь совершенно свободен. Есть предложения?
— Тебя не пугает такая инициативность с моей стороны? Бог весть что можешь обо мне подумать! — в ее голосе явно слышались смешинки. — Я как будто вешаюсь на тебя, да? Какая невоспитанность, какая бестактность!
— Однако! Пугает? Напротив — льстит! Я еще не разобрался, в чем подвох, и почему девушка вроде тебя… А, плевать. Даже если подвох и есть — я готов рискнуть. Так какие предложения на завтра? Ловить раков при луне в прибрежных норах днепровских обрывов? Пойти на урок кхазадских танцев? Читать в общественном туалете вслух любовную лирику эльдарских поэтов четрнадцатого столетия? Командуй, Вишневецкая! С тобой — куда угодно!
В телефонной трубке раздавались какие-то странные звуки, а потом она сказала сдавленным голосом:
— Пепеляев, у меня дела в Гомеле на пару дней, и я хотела предложить тебе съездить со мной, по парку погулять, кофе выпить, но идея с кхазадскими танцами это-о-о-о… — она там снова смеялась, похоже! — Я бы любые деньги отдала чтобы посмотреть, как ты выделываешь коленца, машешь над головой руками и орешь «дигги-дигги холл!»
— … но и кофе тоже неплохо! — откликнулся я, посмеиваясь. — Один вопрос: как добираться будем? Если на твоей машине — можно я на сей раз сяду впереди? Если на моей — от меня до Мозыря и от Мозыря до Гомеля — всего километров триста, и я в общем-то не против провести их с тобой в замкнутом пространстве, но…
— На моей, — хмыкнула она. — Заеду за тобой к школе.
— Окей, я посмотрю, когда последний обратный ночной поезд. У меня в десять во вторник начинаются уроки и…
— Может, утром поедешь? — спросила Яся. — В Гомеле есть где остановиться…
Я на секунду замер. А потом, боясь спугнуть, проговорил:
— Можно и утром. Из Гомеля в Речицу есть электричка в
