Бритва Оккама в СССР
Глава 1, в которой речь идет о самураях
— Самурай без меча подобен самураю с мечом. Только без меча! — прозвучал за моей спиной знакомый мужской голос. — Ты чего книжку не пишешь, Белозор? Что за яростное стремление уничтожить боксерскую грушу? Писатели — они вроде больше росчерком пера должны воевать, а ты вон кулаки о мешок стираешь!
Я придержал рукой в перчатке спортивный снаряд, чтобы он не мотался туда-сюда и обернулся. За моей спиной стоял легендарный полковник К. собственной персоной! Герилович с усмешкой наблюдал за тренирующимися в дальнем конце зала каратистами, которые были одеты в одинаковые белые кимоно.
Тут, в этой реальности их запрещать и не думали: охота руками и ногами размахивать — да ради всего святого! Федерации всяких-разных единоборств плодились как грибы после дождя. Минспорта и региональные власти с удовольствием брали их под свое крылышко, руководствуясь теми самыми стихами Владимира Маяковского, которые так любил матерый дубровицкий тренер Лопатин.
«Мускул свой, дыхание и тело тренируй с пользой для военного дела!» А что — очень удобно! Столько галочек можно выставить: и допризывная подготовка, и физкультура в массы, и посещаемость спортивных учреждений… Я подозревал, что такая лояльность к единоборствам не в последнюю очередь была вызвана популярностью дворового бокса среди «машеровского призыва» — управленцев нового поколения. Но в целом… В целом — какая разница? Главное — очень серьезные мальчишки и девчонки в белых кимоно занимались тут, во Дворце спорта а не где-то на крыше или в подвале.
— Мусуби дачи! Р-р-р-рэй! Ос-с-с! — их тренер, молодой, стриженый под шапочку, с пухлыми щеками, заросшими небольшой бородой, производил впечатление довольно комичное.
Эдакий боевой хомячок! Интересно, каков он в ринге? Но к делу своему относился небритый сенсей очень серьезно, а блоки и удары у него получались отточенные, красивые, едва ли не танцевальные.
— Так что, Белозор, почему книжку не пишем? Не выполняем поручение партии и правительства? План заваливаем? Нехорошо-о-о! — Герилович явно явился неспроста.
— О литературе поговорить хотите, Казимир Стефанович? Ни за что не поверю, — я стянул перчатки, вытер пот со лба краем майки и выжидающе уставился на полковника.
— Говорят, для преодоления творческого кризиса полезно менять обстановку, — сказал зеленоглазый полковник и прищурился, глядя в широкое окно, прямо на солнце. — Очень вдохновляет, говорят, в сельскую местность, например, выехать. Речка, лесок, коровки, свежий воздух… На тебя большой город плохо влияет, потому и книжка не пишется. А вот отправился бы в провинцию, на свое родное Полесье, глядишь — впечатлений бы новых набрался: рыбалка, охота, комары, мошки, приключения всякие опять же! Сам же говорил — когда творец отрывается от корней, перестает общаться с народом, так его творчество становится пресным, однообразным и высосанным из пальца! А нам разве нужна пресная книжка? Нам нужен шедевр! А раз она у тебя не пишется, то творческий отпуск на берегах реки Оресы тебе совершенно точно необходим!
— Да пишется книжка! Казимир Стефанович, что за наезд такой? Восемь глав написано, девятая в процессе, нормально идёт!
— А я говорю — кризис у тебя. Творческий. Не пишется, хоть ты тресни! Надо тебе срочно полесским воздухом подышать, понимаешь? — он проникновенно заглянул мне в глаза. — Старовойтов будет не против, я тебе точно говорю. А ты развеешься, погуляешь, на людей посмотришь… Свежим взглядом. Им тоже там полезно будет звезду журналистских расследований у себя под боком увидеть. Особенно некоторым. Глядишь — проявят себя эти некоторые с какой-нибудь неожиданной стороны. И тогда уже мы на них посмотрим — внимательно.
—…ять, — сказал я. — Шо, опять? Почему я-то? Ну товарищ полковник, ну…
— Ой, и не говори что не рад! Твоя-то на сборы уехала, искусственный снег испытывать. Дети — на югах с дедом и бабой, так чего ты кочевряжишься? Нужен ты мне, Германушка. Человек со стороны, скажем так… Со своим собственным видением. Нам — природный катализатор бурления модели Белозор-1, тебе — новые впечатления… Вон как у нас в Афгане получилось хорошо, а? Мы просто созданы друг для друга! — кажется, Герилович изображал мою манеру общения, и если окружающих я бесил так же сильно, как он меня, то точно стоило задуматься над своим поведением.
— Ну не надо про Афган, а? Да и Полесье — не Средняя Азия, что там может такого…
— Ой ли? — блеснул глазами полковник. — Вот и посмотрим.
— Та-а-а-ак! — сказал я. — А куда хоть ехать надо? Полесье — оно как бы большое!
— Ты давай заканчивай, а потом я тебе расскажу, где ты будешь нетленку ваять…
— А цель-то какая у этого всего? У вас что, специалистов нет?
— У самурая нет цели! Только путь! — Герилович зашагал прочь из зала, чеканя шаг в такт счету каратешного сенсея.
— Ич! Ни! Сан! Чи! — рычал щекастный сенсей.
Ребятишки в белоснежных кимоно синхронно махали руками и ногами, нахмурив брови и старательно, с шумом выдыхая воздух.
— Всего доброго, мужики! — махнул перчатками я.
Из «нашего» дальнего угла мне отсалютовали разновозрастные потные мужики в трениках, кедах и майках-алкашках, которые до этого усиленно отрабатывали друг на друге связки ударов. На лицо ужасные, добрые внутри, хе-хе. Это вам не самураи, это — становой хребет Федерации дворового бокса!
* * *
— Так почему я-то? — мы шли по тротуарной дорожке под ярко-зелеными, майскими кронами деревьев к автостоянке. — Казимир Стефанович, я ж вроде не Джеймс Бонд и не Шерлок Холмс, это ёжику понятно. А вы еще и темните — мол, творческий кризис, то, сё… Надо будет — и кризис симулирую, никаких проблем. Но к чему всё это? Зачем меня привлекать?
— Не осознав, кто ты есть, невозможно стать самураем! — снова принялся дурить голову Герилович, делая умный вид.
— Да причем тут самураи вообще? Клал я на них, если честно! Что вам от меня нужно? Говорите прямо!
Полковник остановился, посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
— Очень просто! Мне нужно чтобы ты завтра поехал в поселок городского типа Талица, что на берегу реки Ореса. Пожил там недельки три, книжку понаписывал. По сторонам чтоб посмотрел и всякие необычные странные вещи примечал. Помнишь Гумара? Вот! У его деда поживешь.
— И что в этой Талице такого замечательного? — я начал подозревать в чем дело, но информации всё еще не хватало.
— Ну, скажем, не в самой Талице, а неподалеку. А в Талице… В Талице что-то происходит. Два человека пропали. И вот какое дело — не могу я взять и отправить туда еще кого-то из… Из штатных сотрудников той или иной компетентной службы. Такая вот щекотливая ситуация возникла. И тут я совершенно случайным образом вспомнил про тебя, про Афганистан и…
— И про ловлю на живца, — мрачно кивнул я. — Отлично, полковник. Браво! Замечательная идея. Идите ищите другого идиота.
* * *
Под нещадно палящим солнцем я стоял у дорожного указателя со страшной надписью «Жмаки», пил воду из фляжки, смотрел на солнце и думал, что Гериловичу не нужен какой-то еще один идиот. У него ведь есть я! С другой стороны, в моей ситуации на первый взгляд самые идиотские поступки, которые совершались по самым кретинским мотивам нередко по итогу приносили куда больше эффекта, чем тщательно продуманные действия.
Дело в том, что накануне мне приснилась статья. Та самая, к столетнему юбилею Союза Советских Республик. Это было что-то вроде компьютерной игры-стрелялки: мои родные, худые и жилистые татуированные руки, клавиатура с подсветкой и тончайший вогнутый экран с потрясающим качеством изображения и значком «сделано в ССР» на кронштейне. Целый абзац текста был выделен и готов к удалению. И там, во сне, я со злостью думал, что про это мне написать точно не дадут, и придется стирать последние несколько предложений. Самоцензура, чтоб ее!
Мои сны действительно порой бывали гиперреалистичны. Помню, еще в нежном десятилетнем возрасте я пытался воспользоваться лазейкой с чтением книг, чтобы убедиться, что это всего лишь ночной кошмар… А черта с два! Прочел страниц десять, про какие-то корабли и осьминогов! На мне эта штука не работала.
Так что я усилием воли уставился в монитор и строчка за строчкой прочел про строительство в начале восьмидесятых в Гомельской области целого кластера предприятий в сфере микроэлектроники, флагманом среди которых был дубровицкий «Ритм». И что-то
