наша недружба.
— Иден, — говорит она.
— Привет, Синди, — киваю я.
Мы не разговаривали с тех пор, как все взорвалось. Те дни были одними из самых отвратительных в моей жизни. Ссоры, сначала с Калебом, а потом с Синди. Когда она рыдала передо мной, как будто это я причиняла ей боль, хотя именно она уже несколько месяцев спит с моим женихом.
— Как дела? — спрашивает она.
Я замедляю шаг, бросая взгляд на дверь больницы.
— Хорошо. — Может, это адреналин или все остальное, но я не чувствую нервозности. — Я снова пишу.
Ее глаза расширяются.
— О! Это очень приятно слышать. Я слышала, что ты уже переехала на новое место.
— Да. Это здорово.
— Не сомневаюсь. Ты всегда умела превращать жилье в дом. — Она улыбается мне. Этот взгляд говорит: «Я знаю, что это ничего не исправит, и ты тоже это знаешь. Но я все еще знаю тебя, а ты все еще знаешь меня. Даже после всего».
И я не могу с этим спорить.
— У тебя все хорошо? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами.
— Да. Я поступила на акушерскую программу, вообще-то. Начну осенью.
— Правда? Поздравляю.
— Спасибо, — говорит она, и выражение ее лица становится напряженным. — Я знаю, что это не имеет значения, но мне действительно жаль, Иден. То, что я сделала… нет никаких оправданий.
— Я знаю, что это так, — говорю я. — Просто…
— Я все равно это сделала, — говорит она и делает глубокий вдох. — Я знаю.
Пользуясь случаем, я задаю вопрос, на который хотела получить ответ с тех первых отвратительных недель.
— Итак, вы с Калебом…?
Она качает головой.
— Нет, совсем нет.
— Верно, — говорю я. Не знаю, ожидала ли я от ответа, что все станет проще или сложнее. Услышать, что они пытались сделать все по-настоящему, или что они разрушили мою жизнь только ради случайного секса.
Я обнаружила, что это не имеет значения. Действия говорят громче всего. А намерения? Они говорят шепотом.
Наверняка он пытался с ней что-то построить. Так же, как он пытался вернуть меня. Извинялся за свое поведение и смотрел, кто захочет принять его обратно.
Синди пожимает плечами.
— Я знаю, это такое лицемерие, но я не хотела иметь с ним отношений. Не тогда, когда я видела, как он с тобой обращался. С моей помощью.
— Да, ты уклонилась, я полагаю.
— Я прохожу терапию, — говорит она. — Пытаюсь понять, почему я… ну. Мне жаль, вот и все.
— Спасибо, — говорю я.
Она снова кивает.
— Ну, как там Бекки?
— Она рожает, — говорю я и протягиваю ей сумку. — Прямо сейчас. Мне нужно идти.
— Черт, правда?
— Да.
— Боже мой, — говорит Синди, и ее лицо преображает настоящая улыбка. Она похожа на ту подругу, которую я помню, ту, которая плакала рядом со мной, когда Бекки впервые сказала нам, что беременна. — Это невероятно.
— Да. Мне нужно идти.
— Конечно, — говорит она. — Я знаю, что она не захочет этого слышать, и ты ей не скажешь, но я желаю ей всего самого лучшего. Им обеим.
Я киваю.
— Да. Я знаю.
— Пока, Иден.
— Пока.
Я ухожу от еще одной грани своего прошлого и иду в больницу. Столько всего нужно пережить, а времени нет, совсем нет.
По крайней мере, нет обиды. Возможно. Груз общей истории и, конечно, недоверие. Но разговор с Синди не вызвал у меня прежних чувств.
Я пробираюсь по стерильным больничным коридорам и наконец попадаю в палату Бекки и Патрика, где она грызет чипсы.
Рядом с ней Патрик выглядит так, будто его ударило током.
Он оглядывается на меня.
— Привет, Иден. Спасибо.
— Без проблем! Зигги в машине. Я возьму его на долгую прогулку позже.
— Спасибо, — говорит Бекки с широкой улыбкой. Она выглядит совершенно безмятежной, кивая головой в такт музыке, звучащей из ее телефона.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
— Она решила попробовать смеющийся газ, — говорит Патрик, — пока не началась эпидуралка.
— Да. Это потрясающе, — говорит Бекки и протягивает мне дыхательную маску. — Эй, ты выглядишь немного поникшей. Все в порядке?
— Сегодня тебе нельзя заботиться ни о ком, кроме себя, — говорю я и похлопываю ее по ноге через больничное одеяло. — О себе и о малышке. И, возможно, Патрике.
Она бросает на мужа забавный взгляд.
— Да, думаю, мне придется.
— Дайте мне знать, если вам понадобится что-то еще. Я наготове. И не волнуйся, я не забыла про угощения для Зигги.
Бекки хихикает и кладет руку на живот.
— Хорошо. Это может занять некоторое время. Мои схватки уже замедлились.
Я направляюсь к двери.
— Но ты справишься.
Она кивает, как будто это очевидно.
— Да. Эй! — говорит она и тянется за газом для смеха. — Открытка?
Я гримасничаю.
— Она прибыла сегодня.
— Не может быть
— Да, но мы поговорим об этом через неделю или две. Это действительно не…
— Дай мне пятиминутную версию, — говорит она голосом, с которым не поспоришь.
Так я и делаю.
После этого я еду домой с четкой целью. Позвонить Филиппу. Может быть, просто спросить о телефонном звонке, который я слышала. Может быть, чтобы спросить о том, что он написал на открытке.
А может, просто рассказать свою версию истории.
Я приезжаю домой после наступления темноты и вывожу Зигги. Он танцует вокруг моих ног и путается в своем поводке.
Напротив моего дома припаркована машина. Обычно ее там не бывает, но я не придаю этому значения, роясь в сумочке в поисках ключей от дома. Вместо них я нахожу ключи Бекки и вынуждена копаться дальше.
— Привет, — говорит голос.
Зигги дважды лает, стоя у моих ног.
Я поднимаю глаза. На тротуаре перед моим домом стоит Филипп Мейер. Он засунул руки в карманы темных джинсов и одет в чистую голубую рубашку с закатанными рукавами.
— Извини, что явился без предупреждения, — говорит он и улыбается своей кривой улыбкой. — Как поживаешь?
28
— Ты здесь, — говорю я.
Он кивает.
— Да.
— В моем родном городе. В моем доме.
— Да, — повторяет он и хмурится. Борода исчезла, а волосы стали короче и аккуратно уложены по краям. Он выглядит до боли знакомым и одновременно красивым незнакомцем. — Я могу вернуться в другой раз. Или никогда, если хочешь.
— Нет, не уходи.
— Хорошо, — говорит он и снова улыбается.
Зигги подходит к новому незнакомому мужчине у дома, в котором он редко бывает, и обнюхивает ноги Филлипа, обутые в мокасины. Постепенно его хвост начинает вилять.
— У тебя есть собака? — Филипп наклоняется, чтобы погладить его, проводит большой рукой по спине Зигги.
— Нет, — говорю я.
Мир словно перевернулся. Как будто он
