Я был в полной безопасности. Но вы скрывались за кустом и выстрелили, едва Лавр заговорил о вашей ненависти к императору. Испугались, что сын расскажет о прежних грехах то, чего мы еще не знаем?
— Сын? — выдохнули в один голос Порох и Митя.
— Долгая история, — отмахнулся Мармеладов.
— А чего мне бояться? Лавруха бы придумал любую гнусность, лишь бы отца оговорить. Он мне бомбу в квартиру принес. Убить хотел, — процедил сквозь зубы Столетов. — Прикажете лишь пожурить мальчонку за это? Оставить без сладкого? Я просто защищался, господа.
Сыщик присел на корточки, заглянул в глаза убийцы.
— Вы заставляли Тихоню бросить бомбу в императора, хотя сын неоднократно давал понять, что не хочет этого. Но вы настойчиво подталкивали его к смерти. Выходит, это Лавр защищался. Он пытался сорвать планы бомбистов, ограбил кассу и тем самым привлек к вашему имени ненужный интерес Охранного отделения. Дерзкую выходку еще можно было простить. А на следующее утро вы обнаружили дома бомбу в бутылке, и поняли, что сын уже не будет прислушиваться к увещеваниям и угрозам. Потому отдали приказ бомбистам — убить его поскорее.
— Подождите! — оборвал Порох. — Я никак не пойму… А кто же взорвался в квартире Столетова?
— По-моему это очевидно, — пожал плечами Мармеладов. — Столетов откупорил бутылку с гремучим студнем и лишь чудом не взорвался. Михаил Ардалионович осознал, что сын задумал убить его и пришел в исступление, — ты помнишь, Митя, артиста иной раз захлестывают эмоции. Потом остыл, пораскинул мозгами и замыслил хитрое исчезновение. Аккуратно поставил бомбу на стол, привязал к горлышку записку и вызвал директора театра срочным письмом. Тот приехал, хозяина дома не застал, обнаружил записку и поднял бутылку, чтобы прочесть. Тут же грянул взрыв. Обезображенный труп полиция с ходу приняла за артиста, благо телосложение у них похожее. Сам же Столетов сбрил бороду, остриг волосы в ближайшей цирюльне, прокрался в кабинет г-на Тигаева и заперся на пару дней — чтобы выветрился алкоголь, руки перестали трястись и литасы[35] исчезли.
— И как вам такое в голову пришло? — в голосе Пороха слышалась досада, что ни о чем подобном сам он не догадался.
— Кашкин надоумил. Царство ему небесное… Мы обсуждали бомбиста Ярилу — помните того, кудлатого? — и городовой сказал: «Я еще понимаю шевелюру сбрить, чтобы не узнали, но как бы он смог волосы нарастить?» Сначала я пропустил это мимо ушей. Но потом стал размышлять. Столетова без бороды уже много лет никто не видел. Сбрить ее — и не признают в лицо. А по части грима вы истинный гений, — сыщик провел пальцем по щеке актера, стирая толстый слой театральных белил. — Даже Островский не заметил подмены, хотя он с г-ном Тигаевым много лет на короткой ноге. Хитро придумали — шторы задернуть, чтобы дневной свет не проникал. А при свечах грим распознать сложнее. Вы отказывались принимать меня и Митю, поскольку боялись, что мы сможем узнать вас. Но приоткрыли дверь, чтобы подслушать наши пререкания с секретарем, а когда взорвалась бомба в «Лоскутной», дернулись от испуга и не удержали тяжелую створку. Выдали, что кто-то скрывается в кабинете. Вот я и решился привлечь г-на Островского. Отказать писателю, который озолотил театр своими пьесами, вы не могли. Это было бы слишком не по-тигаевски, а потому подозрительно. И вы рискнули. Скопировали голос директора, его походку и манеры, причем скопировали великолепно. Все же вы очень талантливы. Уж простите, что эти аплодисменты запоздали, — сыщик несколько раз хлопнул в ладоши, — но тогда, в кабинете, я не хотел показать, что узнал вас.
— Теперь вы врете, — скривил губы Столетов. — Как вы могли узнать меня?
— Вас выдал смех. Вы засмеялись злобно, так же, как и во время нашего первого визита к вам на квартиру. Даже показалось, что я услышал хохот призрака.
— Смех — так себе доказательство. Ни один суд не примет, — артист продолжал глумиться в лицо Мармеладову.
— Но я же не судья. Мне достаточно и малейшего сомнения. А дальше я проверку устроил, для подтверждения. Вы не сумели повторить слово doppelganger, и не сразу поняли, что оно значит. А в кабинете г-на Тигаева много книг на немецком языке. Гете, Гейне, фон Эйхендорф. И все зачитанные…
— Хитро, — Порох похлопал сыщика по плечу. — Но как вы додумались, что Столетов жив? Это же невозможно с точки зрения вашей любимой логики. Сама мысль абсурдна!
— Как раз логика и привела меня к окончательному выводу, — Мармеладов распрямился и сделал три шага, чтобы согреться. — Я вспомнил то, что бормотала Луша… Лукерья Дмитриевна, да. Она подслушала разговор бандитов. Хруст сказал: «После обеда заехал к главарю, он велел грохнуть Тихоню». Но это противоречит фактам. К тому времени Бойчук — главарь ячейки, как мы думали, — был уже мертв. В этом я не сомневался. Да и зачем убивать Тихоню? Кто вместо него сыграет на сцене роль Столетова? Покушение сорвется! Но бандитов это не беспокоило. Стало быть, они знали, что премьера все равно состоится и царь посетит театр. Но это возможно лишь в том случае, если жив Столетов. Так я выяснил, кто на самом деле отдает приказы в этой ячейке.
Сыщик снова подошел к артисту.
— Сегодня в театре вы сказали, что выгодно утаить известие о смерти Столетова. Якобы пеклись о доходах театра. Но ваша выгода была в другом. Вы хотели убить императора, и это еще можно было устроить. Вряд ли сами стали бы метать снаряды и подставляться под пули жандармов. Но притворяясь директором театра вы могли пристроить Клавдию убирать театральные ложи, и она не вызывая подозрений у охранки, рванула бы бомбу… Только как бы вы объяснили свое воскрешение?
Он задумался на минуту, а потом снова захлопал в ладоши.
— Разумеется! Вы бы играли роль Тихвинцева, который налепил на себя бороду Столетова. Двойной обман. А после убийства императора вы бы просто исчезли, прихватив кассу г-не Тигаева. Куда навострились? В Америку? Как же, земля свободы, о которой восторженно мечтал ваш сын. Но мы-то с вами не мечтатели. Понимаем, что Америка — земля капитала. Богатому иностранцу там всегда будут рады, и вряд ли спросят, каким образом тот разбогател.
