Он усмехается.
— Только неудобные дочери своенравных князей.
Так вот оно что. Вот она, загадочная связь между Косме и князем Тревиньо.
— Но я думала, она твоя сестра.
— Так и есть. У нас разные отцы, а мать одна.
— Не думаю, что мне положено это слышать… — протестует Мара.
— Косме не стала бы возражать, — заверяет ее Умберто. — Не сейчас. Но это не та тема, которую мы часто обсуждаем. Мой папа стал для нее настоящим отцом, и она считает неуважением к нему говорить о ее отношениях с князем.
— Косме сказала мне, что ее родителей убили Инвьерны, — вспоминаю я.
— Да, — кивает он. — Это было тяжелое время для нас.
Он устраивается на лежанке и проводит рукой по мягкой щетине на подбородке.
— Она приходила к князю за помощью. Она, конечно, хотела отмщения, но…
— Тревиньо никогда не собирался сражаться с Инвьернами.
— С тех пор как армия начала наращивать мощь. Моя сестра была очень настойчива. Князь, разумеется, ничего не сделал, но решил держать ее в своих владениях. Сначала он просто хотел, чтобы за ней тщательно следили. Но потом он ее полюбил, очень полюбил. Это доставляло ей неудобства. Он обучил ее всем возможным наукам и умениям, а потом сделал фрейлиной ее старшей сводной сестры, Ариньи. Думаю, две девушки с легкостью нашли общий язык. Они даже заключили сделку. В том случае, если король Алехандро женится на Аринье, она обещала восстановить Косме в правах наследования владений князя.
Я смотрю на него во все глаза.
— Она могла остаться в Бризадульче и помочь Аринье стать королевой и затем самой стать княгиней.
Умберто кивает.
— Могла. Но потом она поняла, что князь и ее сестра продадутся Инвьернам с потрохами, лишь бы достичь своих целей. Может, они так и сделали.
Он закатывает глаза, его лицо напрягается.
— Мы видели, как наши мама и папа исчезают в огне анимага. Она никогда не забывала этого. Так что когда отец Алентин сбежал из монастыря и возглавил свое маленькое восстание, мы присоединились к нему и поклялись отыскать Носителя.
Я плюхаюсь рядом с Умберто, чтобы осмыслить все то, что он рассказал.
— Если наш план сработает, Умберто, если я смогу сдержать обещание и сделать эти земли независимыми от Джойи, тогда Косме станет княгиней или даже королевой.
Он плечом подталкивает мое плечо и улыбается.
— Поэтому я тебе и рассказал.
Мара застывает у дальней стены, живая статуя, аллегория неловкости. На лице у нее выражение зверя, попавшего в капкан.
— Мне надо вымыть волосы, — говорит она. — Пойду поищу воды.
После того, как она уходит, мы с Умберто неловко смотрим друг на друга.
— Ты избегала меня последние пару дней, — говорит он мягко.
— Да, — отвечаю я, глядя на свои руки.
Он наклоняется вперед, кладя локти на колени.
— Это нормально. Я все понимаю.
Наши бедра очень близко; если один из нас шевельнется, мы коснемся друг друга.
— Мне очень жаль, Умберто. Но я должна быть супругой Алехандро, чтобы план сработал.
— Ты никогда не делила с ним ложе. — Это не вопрос, а утверждение.
Я сглатываю, не уверенная в обсуждении с ним таких вопросов.
— Никогда.
Он поворачивается ко мне, глаза сощурены.
— Элиза, если бы был способ, какой угодно, избежать брака с королем, ты бы сделала это?
— Какой угодно?
— Не содержащий ничего постыдного для тебя, я имел в виду.
Я пытаюсь представить лицо своего супруга. Раньше мне это удавалось с такой легкостью, но теперь время и расстояние стерли мою память.
Я смотрю на Умберто, на его высокие скулы, доказывающие его пустынное происхождение, на решительный подбородок, на всегда готовые улыбнуться губы. Я понимаю, что воспоминание об Алехандро стерто не временем и пространством, а образом лица, которое мне милее и дороже.
Глаза Умберто светятся отчаянной надеждой, и мне до боли хочется погладить его по непослушным волосам и сказать ему, что между нами что-то может быть возможно. Я говорю ему то, что могу сказать:
— Если бы у меня был выбор — да, я бы выбрала быть свободной от Алехандро.
— Я рад это слышать, — улыбаясь, отвечает он.
Мы сидим бок о бок в непринужденном молчании, оба стараемся не коснуться друг друга. Чтобы избежать его взгляда, я смотрю на свою юбку и замечаю, как широко мои бедра расположились на узкой лежанке. Моя кожа издевается над моей новой стройностью, как будто ожидая возвращения веса. Украдкой я смотрю на Умберто, удивленная тем, что точно знаю: даже если я начну есть булочки каждый день, он не перестанет заботиться обо мне.
— Чему ты улыбаешься? — спрашивает он.
От необходимости отвечать меня спасает вернувшаяся Мара, которая сообщает, что обменяла овчину на мыло и доступ к горячей воде.
Мара заплетает мне косы, когда возвращаются Косме и Хакиан. Я понимаю, что что-то не так, по заострившимся чертам лица Косме и по тени, лежащей в глазах Хакиана.
— Что такое? Никто не согласился с вами говорить? — спрашиваю я.
— Мы узнали то, что должны были знать, — отрывисто говорит Косме и начинает ходить по комнате.
Я с тревогой смотрю на Умберто. Он только пожимает плечами, как бы говоря: дай ей время.
Косме надувает губы, потом бросает:
— Первые повозки с провизией отправляются завтра на рассвете. Мы должны действовать сегодня ночью.
Сегодня! Я надеялась привыкнуть к этой мысли, может, провести некоторое время в молитвах, чтобы запастись мужеством.
— Подношение собирают священники, — продолжает она. — И хранится оно в монастыре.
От ее слов у меня что-то падает в животе. Непостижимо, что священники одобряют это дело. Нет ничего удивительного, что Косме и Хакиан так мрачны и яростны.
— Мы можем найти вход? — спрашиваю я.
Хакиан кивает.
— Сегодня они проводят таинство боли. Мы все, вдесятером, пойдем туда, а когда толпа будет расходиться, прошмыгнем в кухонные помещения. С собой мы пронесем отвар сон-травы. Надеюсь, что хотя бы один-двое из нас смогут найти тайник.
— А если нас схватят? — тихо спрашивает Мара.
— Тогда делом Элизы будет нас освободить, — многозначительно отвечает Косме.
— Моим?
— В этом случае ты объявишь, что являешься лидером Мальфицио, и согласишься на переговоры только после того, как твои люди будут отпущены.
— С тем же успехом это может привести к вашей казни, — отвечаю я, нахмурившись. — Мы не можем быть уверены в намерениях князя.
